Энн Райс - Вампир Лестат

И тут в голову мне пришла еще одна идея. Я подошел к сундуку Магнуса и стал перебирать сокровища. Наконец я нашел то, что искал, – жемчужные и изумрудные четки с прикрепленными к ним маленькими распятиями.

Она стояла с белым, искаженным лицом, не сводя с меня пристального взгляда.

– Вот, возьми, – сказал я, протягивая ей изумрудные четки. – Надень их на себя. Если нам все же придется столкнуться с этими тварями еще раз, покажи им четки. Если я не ошибаюсь, они непременно убегут от одного их вида.

– А что будет, если нам не удастся найти безопасное укрытие внутри церкви?

– Откуда мне знать? Мы вернемся сюда.

Она смотрела на бледнеющие за окном звезды и явно колебалась. Я чувствовал, как от нее исходят волны охватывающего ее страха. Она совсем недавно пересекла черту, прошла сквозь завесу, за которой ее ждала вечность, и вот снова оказалась в опасности.

Я быстро подошел и поцеловал ее, потом взял у нее четки и опустил их в карман ее камзола.

– Изумруды символизируют вечную жизнь, матушка, – сказал я.

Габриэль вновь стала похожей на совсем юного мальчика. В отблесках догорающего огня четко вырисовывались линии ее щек и рта.

– Значит, я была права, – прошептала она, – ты никого и ничего не боишься.

– А если и так, что из того? – спросил я, пожимая плечами, и потянул ее за руку к проходу. – Это нас должны бояться. Всегда помни об этом.

Когда мы подошли к конюшням, я увидел, что мальчишка принял поистине ужасную смерть. Его скрюченное, переломанное тело валялось на усыпанном соломой полу, брошенное туда каким-то неведомым великаном. Затылок был разбит. И будто в насмешку над юношей, а быть может, и надо мной тоже они нарядили его в бархатный сюртук, какие носят только господа. Красный бархат… именно эти слова она прошептала в тот момент, когда они совершали свое чудовищное преступление. Тогда как я наблюдал только смерть. Я с отвращением отвернулся и обнаружил, что конюшня пуста – все лошади исчезли.

– Они дорого за это заплатят! – в гневе воскликнул я.

Я взял ее за руку, но Габриэль никак не могла оторвать взгляд от тела бедняги, словно оно притягивало ее против воли. Наконец она посмотрела в мою сторону.

– Я замерзла, – шепотом призналась она. – Я слабею, и ноги мои подкашиваются. Мне необходимо, очень нужно оказаться там, где совершенно темно. Я чувствую, что это так.

Я быстро повел ее через ближайший холм в сторону дороги.

Стоит ли говорить, что на церковном кладбище мы не встретили ни одного воющего и вопящего монстра. Впрочем, на этот счет я и не сомневался. Уже много лет старые могилы никто не разрывал и не беспокоил.

Габриэль больше не спорила со мной и не заговаривала на эту тему.

Я почти на руках донес ее до боковой двери и сломал замок.

– Я совсем закоченела, и у меня болят глаза, – едва слышно шептала она. – Куда-нибудь… где темно…

Но, когда я готов был переступить порог, она вдруг остановила меня.

– А что, если они были правы и нам запрещено входить в Божий храм?

– Сущая чепуха и бред, – ответил я. – В Божьем храме нет никакого Бога.

– Не говори так… – со стоном взмолилась она.

Я провел ее через ризницу, и мы подошли к алтарю. Она закрыла руками лицо, а когда отняла ладони, то взгляд ее был устремлен прямо на висевшее над дарохранительницей распятие. Она вдруг вскрикнула и едва не задохнулась. Но испугало ее не распятие. Повернувшись ко мне, она заслонилась руками от витражных окон. Лучи восходящего солнца, которые я даже не ощущал, уже сжигали ее.

Я подхватил ее на руки. Необходимо было найти какой-нибудь старый склеп, в котором давно никого не хоронили. Я бросился к алтарю Пресвятой Девы, где надписи показались мне почти стертыми. Встав на колени, я стал торопливо царапать ногтями землю вокруг одной из плит, пока наконец мне не удалось поднять камень. Под ним открылась глубокая черная яма могилы, в которой находился один-единственный полуразвалившийся гроб.

Втащив Габриэль следом за собой в могилу, я поставил на место плиту.

Нас окружила чернильно-черная тьма, гроб подо мной треснул, и я ткнулся рукой в рассыпающийся от времени череп. В грудь мне уперлись острые кости.

– Да… подальше от света… – словно в состоянии транса прошептала Габриэль.

– Мы в безопасности, – шепнул я в ответ.

Отшвырнув в сторону кости, я расчистил место и уложил ее на ложе из полусгнивших досок и праха, который был слишком стар, чтобы сохранять запах человеческого тлена.

Сам я не в силах был заснуть еще в течение часа или даже больше.

Меня не покидали мысли о бедном мальчике, которого жестоко убили и бросили, нарядив в изящный сюртук из красного бархата. Я уже видел этот сюртук, вот только никак не мог вспомнить где. Быть может, это один из моих сюртуков? Неужели им удалось проникнуть в башню? Нет, совершенно невозможно. Они не могли туда войти. Или они каким-то образом раздобыли точно такой же, как и у меня, сюртук? Столько трудов, чтобы поиздеваться надо мной? Едва ли. И вообще, как такие существа могли сделать это? И все же… сюртук… Что-то такое с ним…

Глава 7

Когда я открыл глаза, то услышал чудесное, нежное пение. И, как это часто бывает, прекрасная музыка заставила меня мысленно перенестись во времена детства, когда зимними вечерами мы всей семьей отправлялись в деревенскую церковь. Мы часами стояли в свете сотен горящих свечей, вдыхая тяжелый и чувственный запах ладана и глядя на священника, который шел во главе процессии, высоко подняв перед собой дароносицу.

Я вспоминал спрятанный под толстым стеклом лик Господа в сиянии золота и драгоценных камней и вышитый покров над ним, который опасно нависал и клонился в сторону, в то время как одетые в кружевные стихари мальчики несли образ, стараясь изо всех сил держать его как можно прямее.

Слова старого гимна, исполняемого во время тысяч и тысяч последующих богослужений, навсегда врезались в мою память:

O Salutas HostiaQuae caeli pandis ostiumBella premunt hostilia,Da robur, fer auxillium…

Я лежал среди человеческих останков, высыпавшихся из развалившегося старого гроба, под плитой из белого мрамора в алтаре бокового придела храма; рядом, тесно прижавшись ко мне всем телом, по-прежнему крепко спала Габриэль… И до меня медленно начало доходить, что в эти минуты над моей головой сотни людей поют именно этот гимн.

В храме полно народа! И мы не сможем выбраться из проклятой могилы до тех пор, пока все молящиеся не уйдут!

Я чувствовал, что вокруг меня в темноте копошатся какие-то существа, ощущал запах разрушающегося скелета, на котором лежал. Чувствовал запах земли, ее сырость и исходящий от нее жгучий холод.