Галина Вайпер - Синяя звезда

Роман поинтересовался, есть ли у капитана причины для задержки? Капитан ответственно отперся – все мытые, все на борту, причин даже он изобрести не может – и рысью отправился к движку. Роман выскочил на причал, отшвартовал наше неказистое корыто, перепрыгнул на борт… и мы были вольны двигаться дальше, в ту сторону, куда неумолимо тащила нас на поводке настырная судьба.

После традиционного утреннего чаепития мы с Романом, прихватив для компании Форда, отправились в трюм разбираться с моими причиндалами. Ванька собрал меня на совесть, все нужное барахло оказалось в полном порядке. Сети набраны и аккуратно завязаны, можно не перебирать, мальковые ловушки при новых веревках, в общем, придраться было не к чему, можно в любой момент начинать работу. Закончив рекогносцировку, мы оставили Форда дрыхнуть внизу, а сами выбрались наверх.

Я только успела прикурить, как выполз не столько помятый, сколько изжеванный Юрик. Глядеть на него было выше моих сил, поэтому я умоляюще посмотрела на Романа. Он сначала осуждающе вытянул губы, укоризненно покачав головой. Потом нахмурил брови и нырнул в трюм, откуда вернулся уже с бутылкой спирта. С гордо поднятой головой он направился на камбуз, а Юрик, подобострастно изгибаясь и шаркая с устатку ногами, поволокся за ним.

Из камбуза Роман вышел уже с двумя бутылками. Устроив Юрика с одной из них в кают-компании, остатки спирта снова вернул под надзор непьющего Форда. Видимо, на запах к Юрику слетелись остальные страдальцы, правда, следует признать, капитан, к его достоинству, в их число не входил. Стойко цепляясь за штурвал, он исправно нес свою вахту. Я подумала, что ему, не исключено, придется тащить на себе еще чью-нибудь. Правда, можно было подозревать, что для него это было не впервой.

– Зачем ты их подпоил? – спросила я Романа, выбравшегося из трюма с довольной мордой.

– Чтоб под ногами не путались, – извернувшись назад, чтобы стряхнуть со штанов какую-то налипшую грязь, ответил он.

– По-моему, – фыркнула я скептически, – они как раз на всю катушку начнут путаться под ногами.

– До поры до времени, – невозмутимо ответствовал он. – Зато спать будут крепко. А все странности можно будет списать на их нетрезвую память.

– Тоже до поры до времени, – заметила я, пожимая плечами.

– Нам должно хватить, – непонятно ответил он. – Пошли, погреемся.

И мы спустились в кубрик, где, кроме привычного запаха несвежих носков, дополнительно обнаруживался стойкий запах перегара. Особой возможности, да, честно говоря, и желания проветривать кубрик не было по причине собачьего холода снаружи, поэтому пришлось принюхиваться. К счастью, способности человека приспосабливаться к любому, даже самому дерьмовому окружению, достаточно высоки, иначе ему пришлось бы вымереть еще в пещерный период.

Вскоре мы перестали замечать ароматы окружающего пространства, нам было тепло и хорошо вместе. Мы сидели в обнимку на Романовой полке, немного болтали, много целовались. Впрочем, как оказалось, времени на удовольствия нам было отпущено всего ничего. Моя голова привычно закружилась, и показалось, что мы слишком много болтали, а целовались чересчур мало.

Яркий синий цвет снова вспыхнул внутри, заливая меня собой, утаскивая в свою глубину…

На этот раз створки спящих зеркал были повернуты друг к другу. Расмус прикоснулся к поверхности стекла, она вздохнула, замерцала, и по зеленой траве под ясным небом снова побежала спустившаяся с неба белая птица. Она отражалась в противоположных створках зеркала, сливаясь с изображениями белой лошади, черной птицы и черной собаки. Нечто черно-белое, огромное получилось в результате, я никак не могла рассмотреть, что же там ворочается в глубине стекла. Только одно было ясно – у этого чего-то есть крылья и лапы. Одна из лап, здоровенная, когтистая, начала проступать наружу, демонстрируя острые когти, чешуйчатую кожу… Дракон!

– Расмус! Это дракон?

– Конечно, – равнодушно пожал он плечами. – А что в этом, собственно, такого?

Черт его знает, чего? Расмус, наверное, не первый раз общается с драконами, а я… Мне, может, страшно, я же не знаю, что способен вытворить дракон? Правда, если подумать немного, чего мне бояться, до сих пор все эти сны ничем плохим не кончались. Дракон, так дракон…

В пространстве каюты материализовалась вторая лапа, выступила наружу объемистая, как нос корабля, грудь. Высунулись и глубоко вздохнули черные дыры ноздрей, открылись яростные золотистые глаза с черным продолговатым зрачком. Длинная шея вытянулась в нашу сторону, голова приблизилась к моему лицу.

– Не боишься?

Я покачала головой. Нет, я уже не боялась, мне стало интересно. Зачем это Расмусу на космическом корабле понадобился дракон? Как он собирается передвигаться по узким коридорам и помещаться в микроскопических каютках?

Окончательно выбравшись из зеркала, дракон задней лапой неуважительно отпихнул стекло назад. Я вздрогнула в предчувствии разлетающихся осколков, но, как оказалось, напрасно. Створки в полете аккуратно сложились и прислонились к стене, в самом углу.

Дракон же отряхнулся, как мокрая собака, недовольно фыркнул носом, затем низким дребезжащим басом произнес:

– Приветствую присутствующих! Привет тебе, маленькая Холли, хоть тебя зовут совсем не так. И ты, Расмус, здравствуй! Что, уже пора? Она готова?

Расмус кивнул головой:

– Пожалуй, да. Привет и тебе, Генри! Я не выдержала:

– Расмус, получается, что конь, попугай и дракон – одно и то же? Я не понимаю, как это происходит?

Генри не удержался, уточнив:

– Не просто дракон, а зеркальный дракон…

А Расмус, отстраненно взглянув на меня, повернулся к Генри, задумчиво заметив:

– В какой-то мере он не совсем настоящий. Некоторым образом, это мое собственное отражение…

Ничего себе! Какие странные идеи могут присниться человеку! Это же надо, до чего могут додуматься одуревшие от сна мозги… Отражение человека в виде дракона? Да еще и способное выбираться наружу из зеркала и вполне эффективно функционировать?

Расмус пожал плечами:

– Ох, Холли, знала бы ты, как много можно найти внутри каждого человека. И прекрасного… и настолько ужасного, что лучше бы ему никогда не встречаться с этой стороной своей натуры. Впрочем, с Генри ты уже знакома, поэтому вполне можешь себе позволить не бояться.

Ох, Расмус, с чего это мне его бояться, если он только твое отражение? Я ведь и тебя уже давно не боюсь. Хотя черт его знает, может и напрасно? С этой стороной твоей натуры я еще не знакома. А, проснусь, как всегда! Нечего беспокоиться!

Расмус ехидно усмехнулся, но ничего не сказал. Зато сказал, точнее, пророкотал Генри: