Уильям Ходжсон - Карнакки - охотник за привидениями

Президент хочет немедленно убить моя сына, однако я говорю с ним великую речь и убеждаю, и он соглашается, чтобы юнец сперва протрезвел, а потом был предан суду Второй Шестидесятки братства Безымянных, живущего две тысячи лет.

Это было вчера, а когда они ушли, я отправил моя сына отсыпаться и приготовил для нее коробку из-под мумии, а когда она протрезвела, рассказал все, и сына моя едва не умерла от великого страха; потому что они вырвут из груди его сердце и повесят в золотом шаре над дверью нашего зала собраний как напоминание о столь великом оскорблении президента братства, старше которого нет во всем Китае.

Тогда я говорю моя сына, что приготовил для него бегство. Я даю ему питье… много опиум и кладу в футляр из-под мумии.

Это случилось за день до вчера. Ночью они пришли за моя сына; но я сказал им, что его нету здесь. Что снова ушла пить. Они говорят, я прячу его. И если найдут, где я прячу его, они выпотрошат меня как лживого брата. Я говорю, что не прячу его. Я говорю, пусть обыщут весь дом. Они ищут в дом, но не в футляре от мумии, потому что мумия уже давно стоит у меня в лавке, но я жгу мумию, когда готовлю футляр для своего сына, а мумия стоит пять тыщ долларов. Но мне не жалко, чтобы спасти сына.

Они посылают братьев обыскать все питейные заведения во Фриско. У них есть сто и двести человек, чтобы найти моего сына, который был груб с президентом Безымянных, которые живут две тыщи лет. Однако они его не находят.

Тогда они ставят брата внутри моего дома, чтобы следил внутри него, и брата снаружи, на улице… как теперь мне спасти жизнь моего сына?

И тут входишь ты, брат кэп, и я вижу знак на твоем сюртуке, и ты ангиличанин, и я набираюсь отваги рассказать тебе эту историю. Теперь ты знаешь все.

— Великий Боже! — промолвил я. — Я слышал о Безымянных, только не надо говорить мне, что они станут убивать парня только за то, что он дернул за свинячий хвост старого бестию-президента?

— Шшш! Брат кэп! — Побелев от страха, китаец посмотрел сперва на дверь за спиной, а потом на входную дверь. — Не говори так, кэп. Теперь иди. Я не хочу, чтобы меня видели за разговором с тобой. Я пришлю тебе ящик ночью, когда станет темно.

— Уйду, когда выясню еще пару вопросов, брат. — Я прошел через лавку, приоткрыл внутреннюю дверь и заглянул в нее. Нужно было проверить эту любопытную историю, казавшуюся совершенно невероятной моему, устроенному по западному образцу уму, хотя я полагал, что каждое ее слово вполне может оказаться верным.

Ну, то, что я там увидел, вполне удовлетворило меня. На циновке, подогнув под себя ноги, сидел самый рослый китаец из всех, кого мне приводилось встречать, а на коленях его покоился самый длинный и отвратительный с вида нож из всех, которые мне доводилось видеть до и после этого случая.

Я прикрыл дверь еще более осторожно, чем открывал ее; а когда обернулся к моему новому другу, обнаружил, что лицо его превратилось в серую маску, и он не мог выдавить из себя даже слова в течение целой минуты.

— Все в порядке, брат, — проговорил я, — он не увидел меня. Мне нужно было получить какое-то доказательство подлинности твоей истории, прежде чем встревать в нее. Теперь я тебе верю, верю вполне; только трудно понять, что здесь есть живой дьявол, и чертовщина эта происходит всего в двадцати фатомах от моего судна.

— Так… так ты возьмешь его, брат кэп, ты обещаешь мне? — Он сумел наконец взять себя в руки, заботясь о своем сыне.

— Да, — пообещал я, — только не надо нести его на корабль сегодня ночью. Если верно то, что ты сказал, они разберутся в ситуации в полмгновения; и тогда будет слишком поздно… останется только похоронить его. Предоставь все дело мне, я придумаю, что надо сделать. Я пришлю к тебе моего второго помощника, чтобы он купил у тебя одну из этих занятных бамбуковых палок. Он передаст тебе записку, в которой будет сказано, что ты должен делать. Ты читаешь по-английски?

Он кивнул и указал на открытую входную дверь, в то же время с нескрываемым ужасом оглядываясь через плечо на закрытую внутреннюю дверь, ручка которой поворачивалась медленно и бесшумно; словом, я почел за лучшее немедленно выйти наружу, чтобы, если у чертова китаезы за дверью вдруг разыграются подозрения, он не мог узнать меня в лицо, что только увеличило бы мои трудности.

Позже, в тот же самый день

Корабль мой стоит почти напротив лавки того китайца. По прямой — ярдов восемьдесят; но посередине проложены рельсы для пыхтящего паровичка… удивительно, как это они здесь прокладывают железную дорогу прямо по улице!

Вернувшись на борт, я отправился прямо в рубку, на мостик, и извлек из ящика отличный бинокль, который получил от министерства торговли за участие в мелкой, но опасной передряге, в которую меня однажды случайно занесло. И скажу я, что это добрый бинокль, и лучшего даже за шестнадцать гиней не купить. Во всяком случае, он показал мне все, что было нужно, поскольку я включил пару портовых огней на обращенной к берегу стороне штурманской рубки, и еще на корме и на носу, и приглядывал за этой лавкой весь чертов день до самого вечера, то есть с двух до восьми.

Стоя внутри рубки, я мог незамеченным рассматривать все, что меня интересовало, и вот какие результаты принесла мне моя дневная работа.

Во-первых, над дверью моего новообретенного брата сомнительной национальности было начертано имя мистер Хуал Миггет. Во-вторых, мистер Хуал Миггет явным образом не подозревал обо всех масштабах слежки за его заведением.

У меня не оставалось никаких сомнений в том, что знаменитое братство Безымянных испытывало явное недоверие к намерениям мистера Хуал Миггета, ибо представители его высыпали на причал целой ратью. С помощью бинокля я насчитал поболее дюжины китаез, бездельничавших неподалеку, сидя, стоя и расхаживая неторопливой, обыкновенной для этого племени походкой, то и дело встречавшихся друг с другом и тут же расходившихся. На причале поблизости можно было видеть сразу два частных автомобиля с китайцами за баранкой (тут я понял, что в деле этом замешаны богатые люди).

Я легко определил, что сборище это занято наблюдением, поскольку китайцы не оставляли улицы, а также время от времени некоторые из них обменивались какими-то непонятными знаками. За всем этим угадывалась какая-то цель.

В пять часов я прозвонил стюарду, чтобы он принес мне наверх чай, и перекусил в штурманской рубке, не оставляя своего наблюдательного поста.

К половине седьмого начало смеркаться, и я заметил, что количество китайцев на улице увеличилось… теперь на ней можно было видеть уже три открытых автомобиля, управлявшихся китайцами.