Сергей Пономаренко - Проклятие скифов

Отворив входную дверь, она отскочила в сторону, испугавшись перекошенного яростью лица Евсеича, одетого в форму и с повязкой полицейского на руке. За его спиной стояли еще двое полицейских.

— Ах ты, сука! — вызверился Евсеич и занес кулак, чтобы ударить ее в лицо.

Она сжалась, закрыла глаза и прикрыла лицо руками, но удара не последовало. Тогда она осторожно открыла глаза, не отводя ладоней от лица. Евсеич остолбенел, глядя ей за спину. Штюрнер что-то сказал по-немецки, и лицо Евсеича стало еще глупее, полицейские за его спиной переминались с ноги на ногу, поглядывая по сторонам, — видно, сожалели, что оказались здесь.

— Ты — свинья! Что тебе здесь надо? — перешел на русский Штюрнер.

Люба обернулась — немец был уже в эсэсовской форме, даже портупею затянул.

— Здесь жила жидовская семья, а это их прислуга, — Евсеич указал на Любу. — Так что квартира теперь свободна и сюда для поселения…

— В этой квартире живу я — гауптштурмфюрер СС Генрих Штюрнер. А эта фройляйн работает у меня. Если еще раз, свинья, ты будешь ломиться в эту квартиру, то я… — и эсэсовец красноречиво положил руку на кобуру.

— Слушаюсь, гауптштурмфюрер! Прошу меня простить! — Евсеич даже прищелкнул каблуками. — Больше этого не повторится. — Он развернулся, чтобы уйти, но его остановил окрик эсэсовца:

— Стоять! Ты не попросил прощения у фройляйн Любы!

— Прошу меня великодушно простить, фройляйн Люба, — послушно произнес Евсеич, и через мгновение полицейские ринулись вниз, грохоча сапогами.

— Ты довольна? — улыбнулся немец, но в его глазах Люба заметила нескрываемую иронию.

— Да. Благодарю вас, герр офицер. — Люба опустила глаза.

— Когда мы вдвоем, можешь называть меня Генрихом. Мне пора на службу, а вечером приглашаю тебя в ресторан. За тобой заедет мой водитель в восемнадцать ноль-ноль.

Кивнув, немец не спеша спустился по лестнице. А Люба не закрывала входную дверь, пока не услышала, что он вышел из подъезда.

Первым делом она бросилась к Мише. Тот по-прежнему сидел в шкафу, спиной к дверце. Люба привлекла мальчика к себе и ласково заговорила:

— Прости меня, Мишка. — В ее глазах стояли слезы. — Наступили очень плохие времена, город во власти злых сил. Победить их сложно, но можно. Для этого надо побольше узнать о них, об их слабостях.

— Как с Кощеем Бессмертным — узнать, где кроется их смерть?

— Да, именно так. Но это непросто. Для начала надо сделать так, чтобы злые силы не узнали, где ты прячешься. Ты молодец — ночью правильно себя вел, и злые силы не догадываются, где ты.

— Пусть он больше не приходит сюда!

— Не придет он — придет дворник Евсеич и выселит нас, и ты тогда не сможешь прятаться от злых сил. Потерпи совсем немного — я что-нибудь придумаю.

— Хорошо. Папа с мамой не возвращаются, потому что боятся злых сил?

— Когда злые силы будут побеждены, твои папа с мамой вернутся. — Люба еле сдержалась, чтобы не заплакать.

— Сыграй со мной в шахматы, — попросил Миша.

— Ты же знаешь, я не умею. — Но посмотрев на огорченное лицо мальчика, которому столько пришлось пережить и которого неизвестно что ожидает впереди, согласилась. — Хорошо, если ты меня научишь.

— Это совсем несложно, Люба. У тебя получится. — И мальчик стал рассказывать, как ходят шахматные фигуры.

7

Человек ко всему привыкает, приспосабливается — может, это и есть главная причина того, что он сначала занял доминирующее место на Земле, а затем принялся этот мир переделывать под себя.

Люба продолжала работать в казино. Она стала постоянной любовницей Генриха Штюрнера, что давало ей множество преимуществ: Магда не требовала, чтобы она ублажала остальных офицеров, что приходилось делать другим танцовщицам казино, и даже побаивалась Любу — эсэсовец занимал какой-то важный пост. Квартира, где прятался Миша, теперь была в полном Любином распоряжении, и на нее никто не претендовал. Эсэсовец имел свою квартиру, куда не приводил Любу, предпочитая три-четыре раза в неделю ночевать у нее, после ужина в ресторане, в котором обслуживали только немцев. Их отношения нельзя было назвать любовными — он знал, что хочет от нее, она знала, что может от него получить. Продовольственные пайки из казино и небольшая помощь от немца позволяли Любе и Мише нормально питаться, а она даже могла приобретать красивые вещи в открывшихся магазинах, хотя предпочитала Евбаз.

Штюрнер никогда ей не рассказывал, чем он здесь занимается, а она не отягощала его просьбами, за исключением одной — однажды попросила узнать в комендатуре о судьбе ее хозяйки Розы Генриховны Берсаковой, жены Ройтмана. Люба никак не могла поверить, что ее хозяйка погибла в Бабьем Яру. Услышав еврейскую фамилию мужа, немец скривился, но подробно расспросил о ней.

— Комендатура к этому отношения не имела, и никаких сведений там нет — это акция Главного управления имперской безопасности. Люба, я уверен, что твоей бывшей хозяйки нет в живых, но попытаюсь что-нибудь узнать. Когда мы с тобой познакомились, я сидел за столиком вместе с Паулем Ломбергом, он один из офицеров зондеркоманды, которой была поручена операция по очистке города от низших рас.

Через неделю Штюрнер сообщил Любе, что списков «ушедших» в Бабий Яр нет, эти документы в основном уже уничтожены, так что он ничем помочь не сможет. Если же Берсакова переступила порог пропускного пункта, где «регистрировали» евреев, обратно ее уже не выпустили, хоть она и «фольксдойче», тем более что она запятнала свою нацию, связавшись с представителем низшей расы.

Любе все время казалось, что Штюрнер к ней присматривается, изучает ее, и у него на уме не только как бы переспать с ней, но и какие-то планы относительно нее. Она не ошиблась — через два месяца «общения» Штюрнер перед ней раскрылся:

— Война идет к завершению — наши войска уже под Москвой и Ленинградом. Советский колосс сломлен и в ближайшее время падет на колени. США и Англия без России долго не продержатся. Пора подумать о том, как жить после войны. Ты же не будешь всю жизнь танцевать в казино, а я носить военную форму. А к миру гораздо сложнее приспособиться, чем к войне. На войне у тебя есть командиры, которые за тебя думают и решают, а в мирное время ты это должен делать сам. Многие на этом ломаются. И знаешь почему?

— Почему, Генрих?

— Потому что они об этом не думали, пока воевали, когда у них были какие-то возможности. Мирное время требует денег, много денег, поскольку становятся доступными гораздо больше удовольствий. Понимаешь, к чему я веду, Люба?