Стивен Кинг - Чёрный дом

— Мне это не нравится, — выдыхает он. — Мне это совершенно не нравится.

И разумеется, на то есть веские причины, копписменские причины, не говоря уж об остальном. Перед ним коробка из-под обуви, он это точно знает, пусть ее и скрывает оберточная бумага, а психи обожают класть бомбы в коробки из-под обуви.

Надо быть сумасшедшим, чтобы вскрыть ее, но он догадывается, что вскроет, при любом раскладе. Если коробка разорвет его на куски, по меньшей мере ему не придется участвовать в поисках Рыбака.

Джек поднимает коробку, подносит к уху, прислушивается, не тикает ли чего внутри, хотя полностью отдает себе отчет в том, что бомбы с часовым механизмом принадлежат прошлому, как и мультфильмы Бетти Буп.[61] Ничего не слышит, но понимает, что-то не так с марками. Это вообще не марки. Кто-то аккуратно вырезал передние боковинки пакетиков с сахаром, какие лежат во всех кафетериях, и прилепил скотчем на обернутую бумагой коробку из-под обуви. Невеселый смешок слетает с губ Джека. Какой-то псих прислал ему эту посылку. Псих, которому легче добраться до пакетиков с сахаром, чем до марок. Но как посылка попала сюда? Кто оставил ее здесь (вместе с непогашенными псевдомарками), пока он видел тревожные сны? И кто, в этой части мира, мог знать его как Джеки? Дни, когда он был Джеки, давно и безвозвратно ушли.

«Нет, не ушли, Странник Джек, — шепчет голос. — Никуда они не ушли. Так что хватит кукситься, и принимайся за дело, парень. Для начала посмотри, что в коробке».

Решительно игнорируя внутренний голос, который убеждает его воздержаться от глупостей, Джек развязывает шпагат, ногтем большого пальца отлепляет красный пластилин. Кто нынче пользуется пластилином, если хочет запечатать посылку? Оберточную бумагу он откладывает в сторону. Она тоже может пригодиться экспертам.

Коробка не из-под туфель, а из-под кроссовок. Если точнее, кроссовок «Нью баланс». Размер 5. Детский размер. И вот тут сердце Джека начинает биться втрое быстрее обычного. Он чувствует, как на лбу выступают капельки пота. Горло и сфинктер сжимаются. Это тоже знакомо. Такое всегда случается с копписменом, которому предстоит увидеть что-то ужасное. Джек в этом не сомневается, знает он и кто отправитель посылки.

«Это мой последний шанс выйти из игры, — думает он. — Потом останется только одно — гнать лошадей… уж не знаю куда».

Но он понимает, что это ложь. К полудню Дейл ждет его в полицейском участке на Самнер-стрит, в три часа Фред Маршалл приедет к нему домой, и они вместе отправятся в психиатрическое отделение окружной больницы на свидание с его сошедшей с ума женой. Рубикон уже перейден. Джек не может сказать, как и когда это произошло, но он уже вновь впрягся в полицейскую телегу. И если у Генри Лайдена хватит наглости поздравить его с этим, Джек вряд ли удержится от того, чтобы дать хорошего пинка этой слепой заднице.

Голос из его сна нашептывает ему, пробиваясь из подсознания: «Я развешу твои внутренности от Расина до Ла Ривьеры».

Джека эта угроза волнует не больше, чем псевдомарки на оберточной бумаге и с трудом написанные буквы его давнишнего прозвища. Ему приходилось иметь дело с психами. Не говоря уже про угрозы.

Он садится на ступеньки, коробку ставит на колени. Над северным полем серый свет. Банни Ботчер, сын Том-Тома, неделю назад выкосил его второй раз за лето, и теперь легкий туман висит над травой, едва доходящей до щиколоток. Над полем небо только начинает светлеть. Его бесцветье еще не замарано ни единым белым пятнышком облаков. Где-то кричит птица. Джек набирает полную грудь воздуха и думает: «Если я умру здесь и сейчас, это не самый худший вариант. Далеко не самый худший».

Затем, очень осторожно, он снимает крышку и откладывает в сторону. Ничего не взрывается. Но впечатление такое, будто кто-то наполнил коробку из-под кроссовок «Нью баланс» ночью. Тут до Джека доходит, что в коробке — вороньи перья, и по его рукам бегут мурашки.

Он протягивает к ним руки, замирает. Касаться этих перьев ему не хочется, как нет у него желания касаться полуразложившегося трупа умершего от черной оспы, но под перьями что-то лежит. Он это видит. Взять перчатки? Они в стенном шкафу холла…

— На хрен перчатки, — говорит Джек и выворачивает содержимое коробки на оберточную бумагу, которая лежит рядом с ним на крыльце. Поток перьев колышется, хотя утренний ветерок отсутствует напрочь. Потом на бумагу со стуком падает какой-то предмет. А мгновение спустя в нос Джеку ударяет неприятный запах, словно вонь протухшей колбасы.

Кто-то прислал мистеру Сойеру с Норвэй-Вэлли-роуд запятнанную кровью детскую кроссовку. Кто-то обглодал и саму кроссовку, и то, что находилось в ней. Он видит когда-то белую, а теперь скорее бурую материю: остатки носка. А в носке — лохмотья кожи. Это не просто детская кроссовка «Нью баланс».

Это детская кроссовка «Нью баланс» со стопой ребенка внутри, со щиколоткой, обглоданной каким-то животным.

«Посылка от него, — думает Джек. — От Рыбака».

Рыбак дразнит его. Говорит: «Если хочешь, пожалуйста, залезай. Вода что надо, Джеки-бои, отличная вода».

Джек встает. Сердце бьется часто-часто, удары набегают один на другой, так что их и не сосчитать. Капли пота на лбу налились и уже катятся вниз, по щекам, словно слезы, губы, кисти, стопы онемели… однако он приказывает себе успокоиться. В Лос-Анджелесе, у опор мостов и в путепроводах под автомагистралями, ему доводилось видеть кое-что и похуже.

Это не первая в его практике отрезанная конечность. Однажды, в 1997-м, он и его напарник Кирби Тесье нашли яйцо, лежащее на бачке в туалетной кабинке публичной библиотеки в Калвер-Сити. И выглядело оно совсем как несвежее сваренное куриное яйцо. Вот Джек и приказывает себе успокоиться.

Встает и спускается по ступенькам крыльца. Проходит мимо капота своего «додж рам» цвета темного бургундского с установленной в кабине стереосистемой высшего класса; проходит мимо кормушки для птиц, которую они с Дейлом поставили на краю северного поля через месяц или два, как Джек переехал в этот лучший во вселенной дом. Он говорит себе, что это вещественные доказательства, ничего больше. Еще одна часть петли палача, которую Рыбак затянет на собственной шее. Он говорит себе, что присланный ему «подарок» надо воспринимать не как часть тела ребенка, не как часть тела маленькой Ирмы, а как «Вещественное доказательство А». Он чувствует, что от росы становятся мокрыми его голые щиколотки и брючины, знает, что долгая прогулка по мокрой траве безвозвратно испортит его туфли от «Гуччи», которые обошлись в пятьсот долларов. Что с того? Он достаточно богат, чтобы не обращать внимания на такие мелочи; будь у него такое желание, в его шкафах стояло бы столько же пар обуви, сколько у Имельды Маркое. Главное в том, что он спокоен. Кто-то прислал ему коробку из-под обуви с человеческой ногой внутри, под покровом ночи положил на крыльцо, но он спокоен. Это вещественное доказательство, ничего больше. А он? Он — копписмен. Вещественные доказательства — его хлеб и вода. Ему нужно только немного проветриться очистить нос от запаха протухшей колбасы, который поднялся из коробки…