Каменное перо - Павел Георгиевич Козлов

Я едва расслышал его последние слова через растущее между нами расстояние. Он все еще шептал, но его ноги уносили его прочь от меня, обратно в чащу.

Я бросился бежать.

Заветный просвет из далекой и едва достижимой цели превратился в нечто осязаемое.

Мой страх гнал меня вперед, мысль заработала расчетливо и отстраненно. Я ощущал себя инородным элементом в засыпающем мире, воришкой в замке великанов, я словно спасался от самой бодрой прохлады позднего вечера. Я бежал тяжело, перепрыгивая через поваленные деревья, огибая вековые стволы, наступая на хрустящие ветки, производя много лишнего шума. Сумка неловко болталась у меня за спиной.

Волки молчали, но я бежал все быстрей, оставляя Принца позади.

В ту минуту жизнь сочла нужным преподать мне урок: ибо, когда долгожданная свобода была уже в нескольких шагах, и земля начала клониться вниз, превращая дремучий лес в широкую долину, моя нога ни с того ни с сего поехала на влажной траве и опавшей листве, обнажая ловко сокрытую и невесть откуда тут взявшуюся поверхность из полированных досок. Проклиная свою гордыню, я заскользил куда-то в сторону и вниз, провожая отчаянным взглядом прощальные лучики заходящего солнца. Я провалился во мрак – туда, где темнее, чем во сне.

Я больно ударился о твердый пол.

Некоторое время я лежал в абсолютной темноте, боясь пошевелиться и обнаружить у себя ужасающую травму. Спина отчаянно ныла под давлением впившейся в нее всем своим содержимым сумки, но в остальном я нашел себя невредимым. Я поднялся и огляделся по сторонам. Меня окружал мрак, и только сверху надо мной усмехался аккуратный квадрат сумерек.

Внезапно вспыхнул свет. Ослепленный неожиданной вспышкой, я прищурился, успев разглядеть только руку, держащую перед собою фонарь. Когда мои глаза привыкли наконец к новому освещению и решились открыться, я увидел девушку. Свет фонаря в ее руке скользнул по моему лицу. Она вздрогнула.

Принц поучал меня во время одного из немногочисленных привалов: при знакомстве с дамой веди себя достойно. Можешь дать ей понять, что ты восхищен, но деликатно, тонко, мимолетным взглядом, случайным прикосновением, которое задерживается ровно настолько, чтобы породить сомнение в своей непреднамеренности. Но ни в коем случае не вздумай на нее глазеть! Я учтиво кивал, и мне даже показалось, что я что-то усвоил.

Я видел девушек. В той самой деревне, в которую мы с батюшкой хаживали через лес, их было предостаточно. Некоторые мне даже нравились – Карла была высокой и широкоплечей, но у нее была добрая улыбка, а ее руки были очень ловкими и женственными. Я любил, когда она улыбалась мне, и я робко улыбался ей в ответ. Возможно, даже чересчур робко, потому что вскоре она перестала мне улыбаться, а потом и вовсе выскочила замуж за Ганса, сына местного кузнеца. Были и другие девушки, которым я был бы не прочь улыбнуться, если бы я только мог; но почему-то я чувствовал, что батюшке они не понравятся, а потому не делился с ним переживаниями. Не знаю, почему я так решил. Возможно, я просто попытался представить каждую из них на месте матери и не сумел. Что-то было такое в ней, чего я не сумел распознать в этих девушках. Матушка была… непростой. Не столько простыми были они, сколько непростой была матушка. Я бы даже сказал так: я охотно могу представить, как юноша, подобный Принцу, пишет стихи даме, подобной моей матушке, но вот Карле он стихов бы не посвятил. Почему-то мне так думается.

Одним словом, я видел девушек и ведал, что истинный джентльмен должен уметь сдерживать свое восхищение. Но все эти знания оказались более чем бесполезны, когда я повстречал тебя.

Я самым постыдным образом уронил сумку на пол. Это было первое, что я сделал в твоем присутствии. А еще я потерял дар речи. Я онемел. Мои глаза, должно быть, округлились, а лицо приобрело настолько глупый вид, что дивное видение тут же позабыло свой испуг и сделало шаг ко мне навстречу. Мы замерли.

Должно быть, миновала целая вечность. И, если бы ты не решилась прервать наше взаимное молчание, я так и простоял бы до скончания времен, не говоря ни слова и разглядывая тебя в отсветах фонаря, если бы фонарь не догорел прежде.

Но ты молвила:

– Здравствуйте.

Я отчего-то был немного уязвлен тем, что ты меня не испугалась, но все же ответил:

– Здравствуйте.

– Я Изабелла. Вы заблудились? – прямо спросила ты.

– Очень приятно, Изабелла, меня зовут Габриэль, – ответил я и запнулся, потому как признаться напрямую в том, что я действительно в некотором роде заблудился, я совершенно не желал, а ничего более остроумного в ту секунду мне выдумать не удалось.

– Вы заблудились, – констатировала ты.

Я угрюмо промолчал.

– Я бы рада вам помочь, но сама столкнулась с некоторыми сложностями. Но я могу проводить вас на поверхность, – предложила ты. – Куда вы направляетесь?

– По правде сказать, мы с моим спутником разминулись, и я в первую очередь пожелал бы найти его, – сознался я.

– Ясно, – задумалась ты, моя дорогая ведьмочка. – А у вас нет соображений насчет того, куда он мог направиться?

Я беспомощно пожал плечами.

– И как он вообще это сделал, – добавила ты еле слышно.

Но ты решила помочь.

Любой сразу бы отмел эту задачку как невыполнимую, но ты была не такова. Ты принялась расхаживать вперед-назад, хмуря лобик и задумчиво касаясь рукой подбородка.

Ты поставила фонарь на пол. Его света не хватало на то, чтобы осветить все помещение, и ты то и дело выплывала за пределы озаренного круга и снова возвращалась вовнутрь, чтобы исчезнуть в темноте на другом берегу. Темные пряди, большие черные глаза… Мягкий, но востренький овал лица, которое каким-то чудом, как исключительное благословение, очутилось в нашем непримечательном мире. Резковатая грация, гордая осанка и задумчиво склоненная головка. Твой каждый шаг отдавался болью в моем пораженном сердце. Я не знаю слов, достойных тебя. Я не смогу тебя описать, хотя мне этого так отчаянно хочется. Но будь на моем месте настоящий поэт, красноречивый и пылкий… я боюсь, и его постигла бы неудача.

Ты сама была бы поэмой, ты сама была бы сонатой, а все остальное – лишь жалкая твоя имитация, попытка восстановить элегию по движению