Фёдор Леонов - Секретный пианист

             Вымотанные непривычной качкой, мы  не в состоянии поддержать компанию.  В моей голове  крутится только одна мысль: «добраться живым до берега. Глупо  утонуть в конце пути».

              К счастью, все кончается благополучно. Выйдя на берег в шумном Неаполе, облечено вздыхаем и решаем заработать денег тут же в порту.

               Третью неделю  живем в бараках вместе с приезжими иностранцами. За тяжелую грязную работу, от которой моментально образовываются кровавые мозоли на руках, платят истинные гроши. Экономим на всем, в том числе и на еде. Чтобы не привлекать внимание других голодных и нищих грузчиков,  переворачиваю свое кольцо камнем вниз. Получается подобие простого обручального кольца. К счастью, его никто не замечает. Каждую неделю в бараке происходят драки и выяснения отношений. Рабочим кажется, что кому-то заплатили больше, кому-то меньше. В такие моменты мы выходим на улицу и  не ввязываемся в  кутерьму. 

              Рядом с бараками есть небольшая местная забегаловка, хозяин которой неплохо готовит пасту с многочисленными вариантами неаполитанских соусов. Мы сразу облюбовываем это место. Дочь хозяина, со звучным именем  Аллегра,  быстро подружилась  с нами.

 Завидев нас, бойкая, живая девушка с обаятельной улыбкой на красивом лице моментально подлетает к  столику, и задорно встряхивая  кудрявыми волосами, спрашивает:

             - Паста, сеньоре? - Я всегда отвечаю ей по-русски:

             - Си, синьора. Большую пасту для всех.

 Аллегра  ставит на стол графин с красным вином,  убегает на кухню и возвращается минут через десять уже с огромной тарелкой макарон. Каждый раз она подает пасту с новым соусом и говорит название. Мы перепробовали  весь ассортимент: Наполи, Болоньезе, Песто, Кваттро, Формаджи... Сегодня Аллегра принесла соус для пасты, который называется  Альфредо.  Я шучу:

             - Я  Альфред и паста  Альфредо! 

 Девушка не понимает, показывает на соус рукой и говорит:

             - Альфредо, синьоре!

 Показываю пальцем на себя:

             - Но синьора, я - Альфредо! - Девушка смеется.

                В этот вечер  засиживаемся в забегаловке допоздна. В барак раньше времени возвращаться не хочется. Аллегра нас не выгоняет. Обслужив последнего посетителя, она подсаживается к нам за столик и внимательно вслушивается русскую речь, пытаясь уловить хоть какой-то смысл.

 Обращаюсь к ней:

             - Ничегошеньки ты не понимаешь.

               Девушка радостно улыбается и  что-то быстро говорит на своем родном диалекте.

 Слегка подвыпивший, продолжаю на русском:          

             - И я тебя не понимаю!

               Аллегра смелеет, берет мою руку, прижимает к  сердцу и все лопочет и лопочет на  итальянском:

              - Андиамо! Андиамо!

 Пожимаю плечами, не понимаю, что она хочет. Тогда девушка тянет меня  за руку и увлекает за собой. Идем на берег моря, она не перестает лопотать на ходу.

              - Амор, Альфредо, Амор! -  девушка показывает рукой на звезды. Наконец до меня доходит смысл ее болтовни.

                Аллегра садится на песок, увлекает за собой меня и не дает  опомниться. Прижимается ко мне всем телом, обнимает, целует в губы, в шею, в глаза. Я настолько отвык от женской ласки, что не сразу соображаю, что должен сделать. Девушка улыбается и не торопит. Смелею... Во мне просыпается давно и глубоко запрятанное, почти звериное желание обладать красивой женщиной…

                ...Возвращаюсь в барак лишь под утро. Друзья ничего не спрашивают, только загадочно улыбаются и тактично ждут, не поделюсь ли  своими впечатлениями о прошедшей ночи.

                Страстный «амор» с Аллегрой продолжается еще две недели. Этого срока хватает, чтобы скопить необходимую сумму для покупки билетов на поезд до Рима, а оттуда дальше, до Парижа.

 Расстроенная девушка провожает меня до вагона. Пытаюсь объяснить ей по-русски:

               - Аллегра,  я не могу здесь больше оставаться,  должен найти супругу и ребенка. Они живут в России, я  ничего не знаю об их судьбе.  

 В ответ она плачет и твердит свое:

   - Амор, Альфредо, Амор…

                ... Вот так, неожиданно, начинается и заканчивается последний роман в моей жизни.

              Мы едем в вагонах самого дешевого класса. В Париже останавливаемся на квартире родственников одного из товарищей, затем находим фонд помощи белым офицерам и получаем небольшое денежное содержание.

               Еще через три дня уже еду в Берлин и еще через день добираюсь до Кенигсберга.

 Письмо родственникам из Джакарты так и не дошло.         

                Месяц я отдыхаю - сплю и без конца ем. Как кадровому военному, мне быстро удается найти место в Кенигсбергском гарнизоне.

               Сняв небольшую квартиру, живу один, посылаю многочисленные письма жене и брату в Россию, но ответов так и не получаю. Больше не обращаю внимания на женщин. Всю оставшуюся жизнь  тоскую по своей семье.                 

ГЛАВА 18.                           

Чудеса иногда случаются, но над этим приходится очень много работать.

Вейцман Хаим.

                 В моей квартире раздается телефонный звонок. Хватаю трубку. Вместо Сашиного голоса узнаю мамин, заплаканный.

                - Приезжай, отец бушует. По телефону рассказывать не буду.

 Ловлю машину и мчусь на другой конец города. Влетаю в квартиру и тут же, с порога, слышу слова рычащего от перевозбуждения отца:

                - Твоя родная мать обманывала меня всю жизнь!  

                - Папа, давай спокойно рассказывай, мне волноваться нельзя. 

                - Пусть сама рассказывает! - продолжает рычать отец.

 Мама садится на диван, я устраиваюсь рядом.

                - Мои родственники из Германии нашли меня. Позвонил брат из Берлина.

                - Какие родственники, какая Германия?  О чем ты говоришь? 

                - Я не литовка, я чистокровная немка.

 Обескуражено слушаю:  

                - Родилась я в Кенигсберге, в состоятельной  семье. Мое настоящее имя  Линда.

                - Ли-и-нда?! Мама, как такое может быть!

                - На этом свете все может быть, доченька. На самом деле я Линда фон Кройнц. Вернее, так меня звали до войны.