Дино Динаев - Дурная Слава

— У меня из головы не выходит история с двумя билетами, которые Базилевский отдал Кривоногову, — признался Бен. — Как ты думаешь, там было какое-то криминальное продолжение?

— Ты стараешься словами закамуфлировать вопрос, который тебя действительно волнует. Впрочем, мужчины всегда болезненно относились к сексу.

— Не понимаю, при чем здесь секс? — раздраженно спросил Бен, не имея возможности оторвать глаз от девушки, та приоткрыла окно и пускала в щель дым от сигареты, ветерок развевал волосы, зрелище было незабываемое.

Девочка-весна, подумал он.

— Ты хотел знать, случилось ли что-нибудь с Верой Хан? Трудно будет проверить, что произошло в действительности, — призналась она. — Прошло лет больше, чем я прожила на свете. Повезет, если мы застанем отца Базилевского в живых. Сколько ему должно быть лет? 70? 80? Столько не живут.

Спустя час они проехали Сабару, областной центр, где, спросив дорогу, через полчаса въехали в Новоапрельск. Город изменился разительно. Где раньше были дома, проложили дорогу. По головам что ли? Парк урезали по живому. С большим трудом Бен нашел дорогу в Южный поселок. Тот существовал в сильно изуродованном виде.

Трубы, по которым мальчик Базилевский шел в школу, уже не располагались над землей, а были погребены грунтом, вынутым из котлованов под коттеджи новых русских. Вместо былых прудов отстойные лужи. В бывшей школе располагался наркологическая клиника.

— Где же выпускники встречаются? — недоумевала Полина.

— Это не самый волнующий меня сейчас вопрос. Похоже, смерть Базилевского связана с его изуродованным прошлым.

— С чего ты взял, что у него изуродовано прошлое?

— Иначе он не стал бы раз за разом возвращаться в него. Видно он что-то хотел изменить.

— А разве это возможно?

— Невозможно, но он не хотел в это верить.

На Октябрьской улице за прошедшие сорок лет появился асфальт, который успел состариться и придти в полную негодность. Объезжая огромные вымоины, Бен потратил времени, чтобы подъехать к 86-му дому даже больше, если бы асфальта не было вовсе.

— Не может быть! — вырвалось у них одновременно.

На секунду им показалось, что на лавочке у палисадника сидел давешний паренек в той же самой цветастой рубашке и фуражке-блине. Даже мелькнула мысль о подтасовке. Может, они и не побывали в прошлом, а стали объектами бессмысленной шутки?

Когда подошли, наваждение исчезло. На лавочке сидел плюгавый старик, беззубый, плешивый, с трясущимися ссохшимися руками. Видя подошедших, он ухмыльнулся и сказал:

— Добрые люди, подайте на стакан, болею с утра, потом отдам, честное слово.

Именно по ухмылке они его и узнали. Это было немыслимое совпадение, но им повезло. Хотя почему не мыслимое. Бен присел рядом, пригляделся к трясущимся рукам старика. На пальцах были синие буквы «Петя». На сморщенной коже колокольня.

— Поносило тебя, Петя, покидало по северным краям. Но ты все равно вернулся.

— Куда же денусь? — бойко воскликнул старик. — Тут вся моя жизнь и проистекала.

Исключая ходки.

— Ходок много?

— Поправьте здоровье, скажу.

Бен дал ему червонец.

— Восемь раз мотался туда — обратно. Меня вся братва знает. Все крутые пацаны здороваются.

Заявление насчет крутизны вызывало сомнение. Вид у Кривоногова был непрезентабельный, и пахло соответственно. Мучивший после ночных путешествий Бена насморк пропал бесследно, зато глаза заслезились.

— За что сидел?

— Всякое было. Комок подломили. Ящик рыбы в томате умяли, с тех пор смотреть на нее не могу. За гоп стоп. Я крутой пацан был, да.

— Когда-то ты не знал этого.

— Чего? — подозрительно прищурился дедок и, как и сорок лет назад сплюнул. — Чего надо, говори!

— Кто в этом доме раньше жил, знаешь? — еще один червонец перекочевал к Кривоногову.

— Старуха жила, наркотой приторговывала, наркота дрянь.

— Еще раньше?

— Придурок один жил старый. В рваных штанах ходил. Один раз на прилавке кошелек кто-то позабыл, так он объявление расклеил. Прибег один барыга, он ему, не глядя, деньги и отдал. Настоящий хозяин потом нашелся, чуть в суд на него не подал. Он телевизор продал, чтобы расплатиться. Вся улица над дураком потешалась.

Бизнесмен!

— Фамилия старика Базилевский была?

— Да я и не знал его фамилии!

Вероятно, он не врал. Такие люди редко интересуются окружающими. Они их не запоминают, они их подминают под свои интересы. Великая вещь — собственный интерес, он позволяет вытирать ноги об этих самых окружающих.

— За что сидел первый раз, помнишь?

Кривоногов сделал печальный вид:

— За любовь. Была у меня любимая. Из-за нее я по малолетке и пошел.

Полина все испортила, выступила вперед, показав искренний интерес. Старик сразу угас и поставил условие, что ничего не расскажет, пока они не свезут его к комку похмелиться.

— Тебя ко мне в машину? — изумился Бен его наглости.

— Конечно. Что ж тебе западло хмыря до тошниловки добросить? Тем более ничего не расскажу. Хоть режь.

Делать нечего. Бен бросил уничтожающий взгляд на девушку. Сами сели впереди, дед сзади на расстеленную газету. В конце улицы купили бутылку водки, Кривоногов припал к ней, потом велел ехать к прудам. Там он вышел, маленький, косолапый, и на человека мало похожий, больше на карликовую облезлую обезьяну.

— Тут оно все и происходило, — сказал он. — Коттеджей еще не было, а кусты были.

Хорошие такие кустики, густые, места безлюдные. Как-то завел я свою ненаглядную сюда и опустил. То есть полюбил, конечно. Кожа у нее белая была как у лебедушки, у девочки моей, — он пустил пьяную слезу. — Все по любви у нас было, это уже прокурор потом оклеветал меня. Не было у меня подлого умысла. Такого про меня наговорил. Будто я месяцами не мылся, вонял, и она не могла запросто так минет мне сделать, а потом отдаться по полной. Девица была, то да се. Враки все это. А то, что она с ума потом спятила, и всю жизнь в дурке просидела, так это ее родители виноваты. Она меня после этого полюбила до смерти, а они не давали встречаться. Я парень видный был.

— Девушку звали Вера Хан? — спросил Бен, непроизвольно сжав кулаки.

— Кто ее знает, как звали. Не помню. Что у меня мало баб было?

Полина кинулась на него, лицо взъяренное, пунцовое. Бену с трудом удалось перехватить ее. Ему самому хотелось броситься и придушить мерзавца. Но поезд ушел. Подлец живет, водку трескает, а Базилевский в могиле гниет.

— Чокнутые вы оба! — подъитожил Кривоногов, отойдя на безопасное расстояние. — Что вы к человеку пристали? Жить мешаете. Нечего прошлое ворошить.