Джон Соул - Проклятие памяти

С минуту Торрес молчал, словно обдумывая ее просьбу. На самом деле он вспомнил в подробностях то, что услышал несколько часов назад от своего адвоката: "Не забудь, Раймонд, что Маршалл Лонсдейл – не только отец Алекса, но еще и сам врач. Он может все опротестовать в судебном порядке – то есть держать парня у себя до тех пор, пока дело не будет решено через суд. А к тому времени будет уже слишком поздно. Поэтому – хотя и знаю, каково это слышать, – предлагаю тебе: попробуй договориться с ним. И повторяю: велика вероятность того, что если ты не будешь давить на них, они отдадут тебе Алекса сами".

– Хорошо, – кивнул он. – Сегодня я только сниму кое-какие данные, но завтра ты привезешь Алекса и оставишь его у меня. И помни: у тебя есть двадцать четыре часа, чтобы договориться с твоим сумасшедшим мужем.

Сидя в кабинете Питера Блоха рядом с лабораторией, Алекс равнодушно рассматривал висевший на стене календарь. Неожиданно взгляд его упал на стопку бумаг, лежавших на краю письменного стола. На верхнем листе он узнал подпись доктора Торреса.

Протянув руку, Алекс подвинул стопку к себе – это были распоряжения, касающиеся Алекса Лонсдейла. Он пробежал глазами первую страницу, стараясь расшифровать многочисленные сокращения, которыми пестрел текст.

Взгляд его задержался на строчке в самом низу страницы: "Анестезия – ОЭН".

Несколько секунд Алекс смотрел на таинственные буквы, затем перевел взгляд на пишущую машинку, стоявшую у стены на небольшой тумбочке. Мысль, пришедшая в голову, показалась такой простой, что он удивился, почему она не посетила его раньше. Секунду спустя он уже вставлял лист в старенькую "Ай-Би-Эм", стараясь в точности подогнать буквы строки к красным отметкам на линейке машинки. Полминуты спустя лист снова лежат на столе – ничуть не изменившийся, кроме последней строчки:

"Анестезия – не проводить".

Когда через несколько минут в кабинет вошел Питер, Алекс, сидя на стуле у двери, перелистывал каталог медицинского оборудования. Краем глаза Алекс следил, как техник подошел к письменному столу и просмотрел верхний листок в лежавшей на краю стопке.

– Поздравляю, – хмыкнул Питер. – Как тебе удалось его на это уговорить...

– На что? – спросил Алекс, отложив каталог в сторону.

– Да это я так... – махнув рукой, Питер состроил гримасу. – Только предупреждаю: если то, что с тобой сегодня будут делать, тебе не понравится, я в этом не виноват. Все претензии к тебе самому и твоему доктору. Ну, пошли, у нас уже все готово.

Двадцать минут спустя Алекс уже лежал на лабораторном столе, ремни крепко охватывали его запястья, талию и лодыжки. Паутина проводов протянулась от его головы к стендам с аппаратурой.

– Если решил передумать, то уже поздно, – предупредил Питер. – Понятия не имею, что ты сейчас будешь чувствовать, но уверен, что удовольствия это не доставит тебе никакого. – Отойдя к стендам, Питер принялся возиться с приборами.

Первое, что почувствовал Алекс, был странный запах в лаборатории. Вначале он напомнил ему ваниль – тонкий приятный аромат, но постепенно запах начал меняться – усилился, стал резким, Алекс даже подумал – в лаборатории загорелась проводка или что-то еще. Запах гари сменился кислой вонью – как от гниющего мусора.

Это ведь у меня в мозгу, внезапно сообразил он. Только в моем мозгу – на самом деле никаких запахов я не чувствую.

Потом в его сознание вторглись звуки, за ними пришли ощущения.

В комнате было жарко, Алекс чувствовал, что начинает потеть, и тут слух его резанул резкий протяжный вопль.

Жара усиливалась, и вдруг – в секунду – словно вся собралась у него в паху...

Железо!..

Кто-то прижал раскаленный железный стержень к его гениталиям.

Алекс чувствовал сладковатый запах тлеющей плоти, бился, пытаясь высвободиться, но ремни крепко держали его...

Вопль, звучащий в ушах – его собственный крик, крик боли, адской, нестерпимой боли...

Боль прошла – так же внезапно, как и появилось. Стало холодно, очень холодно. Медленно Алекс открыл глаза. Все вокруг совершенно белое: хлопья падающего снега, и ветер свистит в ушах, словно желая предупредить о чем-то...

Что-то коснулось его ноги.

Несильно – легким скользящим касанием, еще, еще раз – каждые несколько секунд, и...

Скосив глаза, Алекс увидел у левого бедра оскаленную, с горящими глазами волчью морду.

Она тут же исчезла – ветер унес голодное рычание зверя, и тут же Алекс почувствовал, как стальные челюсти сомкнулись на его левой голени.

Плоть сразу повисла рваными клочьями, он слышал, как хрустнула под железной хваткой волчьих челюстей кость. Левой ноги он больше не чувствовал, но ощущал, как льется на правую кровь из разорванных артерий.

Вокруг завывала буря.

Внезапно звуки начали глохнуть, исчезая, с ними уходила и боль. Белая пустыня обретала цвет, превращаясь в бирюзово-синее море. Он чувствовал, как теплые волны ласкают кожу, как обдувает лицо прохладный ветерок.

Он медленно плыл, в мозгу нарастало новое, невиданное ранее ощущение.

Вначале неясное, но он попытался сосредоточиться на нем. Ощущение усиливалось, становилось четче.

Энергия.

Волны бесконечной энергии, текущей, омывающей, наполняющей его мозг.

Внезапно все прекратилось – исчезли море, ветер, ощущение неги и волшебства. Голубое небо превратилось в белый потолок лаборатории. Темное пятно, появившееся в поле зрения, оказалось встревоженным лицом Питера Блоха.

– Я тебя чуть не доконал, – техник тяжело дышал, – ты вроде концы отдавать собрался. Стал кричать, биться... в общем, я взял – и все выключил.

Алекс молчал, уставясь на плафон лампы над головой и стараясь удержать в памяти все, что только что чувствовал и видел.

– Ничего ведь не было, – произнес он наконец.

– Не было?! – голос Питера сорвался на фальцет. – Да ты чуть не сошел с ума... или вообще не умер! Какого черта Торрес пытается доказать теперь, интересно мне знать?

– Ничего, – повторил Алекс. – Он ничего не пытается доказать, и со мной не произошло ничего такого.

Глубоко вздохнув, Питер покачал головой.

– Может, и не произошло... но готов спорить, тебе самому казалось, что что-то было. Можешь мне рассказать?

Алекс в упор посмотрел на техника.

– А вы разве не знаете сами?

– Ты думаешь, Торрес мне все-все рассказывает? – ядовито осведомился Питер. – Я знаю только одно – мы стимулируем мозг. Твой мозг. Для чего – Мне, пардон, это не сообщают.

– Именно для того, – ответил Алекс. – Для того, чтобы знать, как мой мозг работает. Только ведь это не мой мозг, правда? – Питер молчал, и Алекс сам ответил на свой вопрос: – Нет, не мой. С тех пор как мне сделали операцию, он перестал быть моим. Это мозг доктора Торреса.