Даринда Джонс - Первая могила справа
— Вы частный детектив? — спросила она, предложив мне сесть. — И чем же я могу быть вам полезна?
Она уселась напротив меня в гостиной. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь кисейные занавески и заливали комнату теплом. Мебели было мало, но она была чистой и добротной.
Гадая, не страдает ли Ким от невроза, я откашлялась и задумалась, с чего начать. Это оказалось сложнее, чем я полагала. Как ей сообщить, что ее брат вот-вот умрет? Я решила оставить эту новость напоследок.
— Я здесь из-за Рейеса, — начала я.
Но не успела я пояснить, она переспросила:
— Из-за кого?
Я моргнула. Она что, не расслышала?
— Из-за вашего брата, — повторила я.
Я отлично читаю по лицам и сразу же поняла, что сестра Рейеса лжет, когда она ответила:
— Извините, но я понятия не имею, о ком вы. У меня нет брата.
Ого. Зачем ей врать? Пытаясь разгадать очередную тайну, я прокручивала в голове все возможные варианты объяснений. Но у меня не было времени играть в загадки. Даже в такие любопытные. Я решила, что клин клином вышибают, и солгала в ответ.
— Рейес предупреждал меня, что вы это скажете, — с довольной улыбкой проговорила я. — И сообщил мне пароль, чтобы вы поняли, что мне можно доверять.
Она нахмурила брови.
— Какой пароль? — Ким подалась ко мне. — Он вам обо мне рассказывал?
Вывести ее на чистую воду оказалось проще, чем я думала. Меня даже кольнуло чувство вины.
— Нет. — Я сочувственно поджала губы. — Не рассказывал. Но вы мне сами только что рассказали.
В ее ирландских глазах вспыхнула злость, но не на меня. Ким сердилась на себя. Она понурилась, насупилась, грустно поджала губы, и это сказало все, что мне нужно было знать. В их семье насилию подвергался не только Рейес.
— Не стоит на себя злиться, — проговорила я, испытывая не столько вину, сколько жалость, — расследования — моя работа, и я на них собаку съела. — Ким не сводила глаз с полотенца, которое держала в руках, и с каждым моим словом сжимала его все сильнее. — Зачем Рейесу было нужно, чтобы никто о вас не узнал? В его тюремном досье нет никаких упоминаний о сестре. Он нигде не указал ни вас как родственницу, ни вашего адреса, ни телефона. В протоколах заседаний суда о Ким Миллар тоже нет ни слова.
Помолчав, девушка произнесла с грустью:
— И не могло быть. Он взял с меня обещание, что я никому не расскажу, кто я. У нас разные фамилии. На суде мне было легко оставаться в тени. Никто ничего не заподозрил.
Но почему же Рейес не хотел, чтобы она выступила в суде? Его сестра могла бы стать главным свидетелем.
— Вы слышали, что с ним случилось? — спросила я.
Ким еще ниже опустила голову, и волосы упали ей на глаза.
— Я знаю, что в него стреляли. Амадор мне сообщил.
— Так, значит, Амадор держит вас в курсе дел?
— Да.
— Получается, вы знаете, что завтра Рейеса отключат от аппарата.
— Да, — срывающимся голосом ответила она.
Это уже что-то. Может, из нашего разговора выйдет толк.
— Ким, вы должны бороться. Больше некому. Вы единственная родственница Рейеса.
— Нет. — Она яростно помотала головой. — Я не могу вмешиваться.
Я задохнулась от изумления и ошеломленно уставилась на нее.
Она сжала полотенце с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Пожалуйста, не надо на меня так смотреть. Вы не понимаете…
— Где уж мне.
Ким тихонько всхлипнула.
— Рейес заставил меня поклясться, что я не стану поддерживать с ним отношений. Сказал, что, когда выйдет, сам меня найдет. Поэтому я и осталась здесь, в Альбукерке. Но я не езжу к нему в тюрьму, не пишу, не звоню, не посылаю подарков ко дню рождения. Он заставил меня поклясться, — повторила она и умоляюще посмотрела на меня. — Поймите, я не могу вмешиваться.
Я не могла понять, зачем Рейесу понадобилась такая клятва, но это все меняло. И я решила бить по самому больному. На войне как на войне.
— Ким, он защищал вас все эти годы, — холодно сказала я, и в моем голосе сквозил укор. — Как вы можете сидеть сложа руки?
— Не то чтобы защищал. — Она высморкалась в кухонное полотенце.
— Не понимаю. Вас… изнасиловали? — Никогда бы не подумала, что окажусь такой прямолинейной, настырной, что так буду владеть собой в трудную минуту. Одно лишь упоминание о подобных деликатных вещах граничило с грубостью.
По щекам Ким нескончаемым потоком струились слезы, отвечая за нее на мой вопрос.
— Он защищал вас изо всех сил. Как же вы можете его предать?
— Я же сказала, он меня не то чтобы защищал…
Я начинала стремительно терять терпение. Почему она не хочет ему помочь? Я же собственными глазами видела, как он за нее переживал, как в ту ночь рисковал жизнью, чтобы остаться с ней. Он бы мог убежать, обратиться в полицию, сдать этого буйнопомешанного властям и наслаждаться свободой. Но он остался. Ради нее.
— А что же тогда? — язвительно уточнила я.
Ким погрузилась в глубокие раздумья, а потом взглянула на меня, и в ее зеленых глазах блестело полуденное солнце.
— Страдал.
Ого. Такого я не ожидала.
— Не понимаю. Что…
— Отец… — Ким замолчала: ее голос ломался под тяжестью слов, — отец ко мне не прикасался. Я была лишь орудием, с помощью которого он мог контролировать Рейеса.
— То есть вы хотите сказать… что насилие все-таки было.
Девушка подняла на меня глаза; в ее взгляде читалась ненависть к тому, в чем я вынуждала ее признаться.
— Он не прикасался ко мне. Ко мне. Я не говорила, что насилия не было.
Я с минуту сидела молча, ошарашенная, и раздумывала над словами Ким, снова и снова прокручивая их в голове. Сама мысль об этом причиняла мне боль; казалось, что она материальна, точно коробка, покрытая осколками стекла, которая резала мне пальцы всякий раз, как я пыталась ее открыть.
— Сначала он контролировал Рейеса с помощью животных.
С трудом очнувшись, я перевела взгляд на точеное лицо Ким.
— Когда Рейес был маленьким, отец держал животных. Если Рейес шалил и не слушался, за него расплачивались несчастные звери. Отец рано понял, что иначе ему с ним не справиться.
Я моргнула, впитывая ее слова, несмотря на внезапно охватившее меня нежелание их слышать.
— Но потом моя мать — наркоманка, которая умерла от осложнений, вызванных гепатитом, — подарила ему лучшее оружие. Меня. Она подбросила меня на порог его дома, ушла и не вернулась. Мать дала отцу власть над Рейесом. Если брат не выполнял беспрекословно каждый его приказ, я оставалась без ужина. Завтрака. Обеда. Потом без воды. Снова и снова, пока Рейес не сдавался. Для отца я была всего лишь орудием, и ничем иным. Рычагом, который управлял каждым шагом моего брата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});