Николай Берг - Ночная смена. Крепость живых

Николаичу вручили такую же рацию, как у них, действующую и рабочую. Вроде как приняли нас в свою стаю. Про нашу зачистку сегодня знают и очень надеются, что и им перепадет от щедрот пяток-другой стволов. Те стволы, которые получили от нас, уже опробовали — к базе МЧС подваливали и зомби, и какие-то лихие люди. Зомби положили, лихих людей, не ожидавших автоматического огня, отогнали. От ППШ ребята в восторге — поливальная машина в миниатюре. Просто одноствольный миниган какой-то!

От участия в предстоящей резне мягко отговариваются тем, что их дело — возить, доставлять и спасать. Ну, в общем, да, из больницы позвонили — больных и беременных доставили мигом. К слову, впору себя хвалить — с диагнозами, в общем, все оказалось верным. Правда, один из диабетиков оказался симулянтом, но это уж никуда не денешься — вынужден брать слова пациентов на веру, когда ни документов, ни лаборатории…

В Кронштадте прямо на пирсе стоят два «газона» с кунгами. Окна и лобовое стекло защищены какой-то знакомой блестящей решеткой… Точно, это же тележки из супермаркета, только их разобрали! Так с виду выглядит прочно. На одном из кунгов грубо привинчен колокол репродуктора, проводок тянется в кабину. Встречает нас молодой коренастый старшина.

Представляемся. Старшина поедет водителем головной машины и будет предупреждать в репродуктор, чтобы живые жители обозначили свое присутствие вывешенными в окно яркими тряпками, световыми сигналами и телефонными звонками по номерам таким-то и таким-то. Будет сказано и о том, что сейчас производится зачистка территории от зомби и потому живым к машинам не приближаться.

В каждом кунге оборудованы места для стрельбы в четырех направлениях, правда, амбразуры пробиты грубо и наспех прямо в стенках кунгов. Есть и приятное — по ящику ППШ-41 и по три цинка соответствующих патронов. Ну да, и мы с собой взяли ППС и тож патронами запаслись, взяв с собой по шесть рожков каждый..

Николаич распределяет экипажи: меня, Андрея, Серегу в машину к старшине.

Он, Володя, Ильяс и Демидов — его сегодня решили взять в дело набивальщиком рожков — во второй машине. Там шофером какой-то молчаливый штатский.

Инструктаж простой. Едем колонной, из амбразур, направленных в сторону другой машины, не стрелять, стараться не попадать по окнам домов и все-таки смотреть, по кому стреляешь, — лучше погодить, чем подстрелить кого из местных живых, но обезумевших. Очередями лупить нежелательно, патроны все ж не казенные. Аккуратненько, короче говоря. Отрабатываем стрельбу одиночными. Результаты считаем.

Прогуливаемся пешком до перекрестка. У Макаровской улицы лежат в рядок четверо наших «расписных». Пятый то ли насажен, то ли примотан к железному штырю. Толстой проволокой ненавязчиво ему придали достойную позу — с высоко поднятой головой, широко открытым кривым ртом и правой рукой, показывающей на плакатик на груди. Впечатляет.

Ильяс замечает название канала, ухмыляется.

— Эй, док! Петровский — это кто?

— Канал Петровского дока — это не в честь медика. Док — это сооружение такое. Корабли ремонтировать, — покупается на ильясовское дуракаваляние старшина.

Андрей тем временем стреляет. Вокруг уголовников уже лежит с десяток упокоенных. К ним еще один добавился — молодой парень в синей куртке с оторванным рукавом.

— Не отвлекаемся, работаем! — прикрикивает Николаич.

Словно спохватившись, приматываем приманку за ноги к буксирным крюкам грузовиков. Рассаживаемся. Трогаемся.

Следующие девять часов занимаемся нудной, тупой и шумной работой. Колесим сначала по Макарьевской до упора, останавливаясь через каждые пятьдесят метров. Во время остановок мы отстреливаем идущие на запах свеженины организмы, старшина долдонит свои тексты. Зомби мало — тут вообще-то военные уже работали раньше. Доехав до упора, разворачиваемся, возвращаемся к Обводному каналу и потом колесим по Петровской, Ильмянинова, Мануильского. Тут зомби идут гуще. Выстрелы в коробке кунга звучат резковато, да и порохом вонять начинает все ощутимее. Приходится затыкать уши ватой, но это не шибко помогает. Меняем уже по третьему рожку.

Поворот на Интернациональную — здесь к зомби присоединяется колоритная струя мертвецов в белых халатах, зеленых реанимационных костюмах, в пижамах — тот самый многострадальный госпиталь… Они идут и идут, словно в тупой компьютерной игре — разного пола, разного телосложения, по-разному одетые, и молодые, и старые, но до одурения одинаковой походкой, словно одна и та же моделька, одна и та же программа, но разные скины…

Мы не знаем никого из продвигающихся к мясу, и потому для нас они однообразны совершенно, но я на миг представляю на моем месте кого-нибудь из местных жителей, который в этих одинаковых фигурах узнавал бы своих приятелей, соседей, родичей — и должен был бы их класть недрогнувшей рукой. Мне-то и то неприятно, а они для меня всего-навсего незнакомые соотечественники, которым не повезло и которые сделают все, чтоб не повезло и мне тоже.

Добираемся до улицы Восстания. Она идет по всему северному побережью Кронштадта. Длинная, как бесконечность. И такие же бесконечные вереницы и кучки покойников, бредущих в ловушку. Наконец поворот. Улица Зосимова, потом начинаем крутиться по кварталам. Красивый город Кронштадт — совершенно неожиданно стукает в голову. Отстрелял шесть рожков. У остальных то же самое. Связываемся со старшиной.

Через несколько минут стоим у того самого уголовника с плакатом. Тут открытое пространство. Рядом маячит патруль. Но осторожный Андрей предлагает все же проехать на пирс, а нам размять ноги, пока это можно.

Следующие пятнадцать минут проветриваем кунги, а то уже дышать там тяжело. Набиваем рожки, сами приходим в норму. Все в достаточной степени угнетены, один Свин Домашний в восторге и рад до невероятия такому приключению. Впрочем, оказывается, его вчера повысили в звание Кот-Рыболов за подвиги во время сбора глушеной рыбы.

Его все приводит в восторг, а несколько сияющих желтой латунью и розовой медью патрончиков он припрятал в карман. Мы посмеиваемся — завтра патрики уже окислятся и потускнеют. Но пусть порадуется пока. Через это проходил каждый, когда впервые держал в руке сияющий, словно золотой, патрон, консервированную Мощь и Смерть в таком сверкающем виде…

Прикидываем, сколько упокоили мертвецов. Оказывается, три тысячи четыреста одиннадцать…

Надо продолжать.

К вечеру мы совсем одурелые. Башка гудит, ноги устали, и руки тоже. Мы еще несколько раз останавливались на проветривание и выгребание гильз. На то, чтоб перевести дух. Когда крутились вокруг 36-й больницы, я отпросился навестить своих коллег и глянуть на больных. Николаич дал на все про все пятнадцать минут. С трудом успел.