Марина Воробьева - Авиамодельный кружок при школе № 6 (сборник)

– У меня вообще как получается? – однажды спросил Ося, когда Клара читала его сочинение.

– Пока не очень, – жестко сказала Клара и отвернулась к окну, а у Оси по спине пробежал радостный – отчего-то – холодок.

Тем временем прошли душные майские грозы, закончился плаксивый теплый июнь, а за ним и все лето, воздух становился все холодней и прозрачней, пока однажды не стал совсем тонким и ясным, как протертые стекла Осиных очков, и так и застрял в голых ветвях уставшего ждать невесть чего леса. Соседи начали недовольно перешептываться (что-то она у них и правда засиделась), старики задумчиво кряхтели, глядя на беззащитно блестящую лысину полей, обещавшую голодный год, мама перестала совать Кларе шуршащие свертки, а Ося все дольше стоял на окрепших локтях, высматривая в ранних сумерках Кларину шляпу, и уже почти не кашлял.

В последний раз Клара пришла позже на час, чего с ней не бывало никогда, – почти вечером; как ни в чем не бывало, прошла мимо тихой не поздоровавшейся матери, села у кровати, подмигнула Осе (как жизнь молодая?), и нарочито веселым голосом сказала:

– Сегодня мы будем просто слушать.

Она выудила из горы на Ритиной кровати книгу, раскрыла наугад и стала читать нараспев:

– Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась…

Скоро света за окном перестало хватать, строчки густо поплыли одна на другую; сперва Ося бестолково мотал головой, затем неуклюже завалился подбородком на грудь и затих.

– Спи, спи, – ласково сказала Клара и обернулась к окну: за ним в густом закатном свете толпились резкие темные фигуры, словно вырезанные из бумаги, и стройно качались в такт едва слышному Осиному дыханию. – Спи, – задумчиво повторила Клара, – завтра снега не будет. Спи.

Клара стала между кроватью и окном и принялась ждать, хмуро всматриваясь в щель пыльных портьер, сложив на груди тонкие сильные руки, словно готовясь к драке.

Сап Са Дэ

Овы шкодны пяс

Иван Иванович танцевал пять дней. Иван Иванович пять дней танцевал от боли. В танце Ивана Ивановича не было ни музыки, ни красоты.

Танцевал Иван Иванович без остановки, немного подвывая.

Спать Иван Иванович не мог, спать было бы очень больно. Нужду справлял прямо так, танцуя. Есть первые три дня не мог. На четвертый в мучительном па дотянулся до зачерствевшего батона и нервно повел его, периодически откусывая.

Танцуя, Иван Иванович почти не мог думать. Перед глазами проплывали невнятные образы, какие-то геометрические фигуры складывались в синее сто восемьдесят три в квадрате дальней черноты гвоздь. Иногда становилось понятно, что желтое шесть, но потом наплывало оранжевое треугольник, переплетенное с фиолетовым длинное А и переходящим в ульфировое четырнадцать пик все.

На второй день начало звенеть в ушах, но, если прислушаться, можно было расслышать некоторые звуки, а на третий день звуки начали складываться в слова.

ААБУЭРО, ТААУНЭЙР, ПМЭЛЕНЭК

Постепенно хор окреп, но в то же время как-то упростился, явно скандируя:

МЭРЫФЕЖ, ДВАРРХУГ, НАГГАУР! МЭРЫФЕЖ, ДВАРРХУГ, НАГГАУР! МЭРЫФЕЖ, ДВАРРХУГ, НАГГАУР!

В какой-то момент из хора стали выделяться отдельные голоса: МЭРЫФЕЖ, ДВАРРХУГ, НАГГАУР! АННАРЕ. МЭРЫФЕЖ, ДВАРРХУГ, НАГГАУР! АННИГУРХ. МЭРЫФЕЖ, ДВАРРХУГ, НАГГАУР! АСТИТТО.

Иногда слова внезапно начинали рифмоваться с фиолетовым восемнадцать струна запада. Тогда слышалось понятное и объяснимое АФФАМАУРО Э АННАТАБОМИ, ПРЗДАН, СВУДРАН.

Иван Иванович не чувствовал усталости, ему не было скучно или тяжело. Иван Ивановичу было очень-очень больно. Настолько больно, что он не мог не танцевать, не видеть черно-желтое жажда восход, не слышать ТРУФЛО АХХУРЦ ТУАМУРОЛО.

К концу четвертого дня линии начали складываться в узоры, наполняться светом и совершенно пока абстрактной, но жизнью.

В какой-то момент Иван Иванович понял, что если внимательно всматриваться в эти узоры, то можно увидеть силуэты домов, деревьев, полей, животных, да и силуэты людей тоже можно увидеть. Но как-то невнятно и очень ненадолго. Стоило только сконцентрироваться, силуэт растворялся.

К началу пятого дня Иван Иванович понял, что, если не смотреть прямо, а попытаться поймать силуэты боковым зрением, то они постепенно крепнут, становятся объемными и даже живыми. Иван Иванович уже видел мирно пасущуюся корову, шипящего индюка и даже небольшую стаю бездомных псов на фоне белых деревенских домов.

К сожалению Ивана Ивановича, стоило ему только отвлечься, как животные и дома, как правило, исчезали и найти их снова уже не получалось. Вместо них Иван Иванович видел уже другой деревенский пейзаж и другую корову с игривым теленком и бестолковой дворняжкой, пытающейся поймать телячий хвост.

Звук тоже менялся, в нем вместо варварской речевки и невнятного бормотания на неизвестном языке постепенно проявлялся уже шум ветра, дальний пастуший рожок, собачий лай и мычание.

Корова исчезла, но теленок и дворняжка остались. Они играли на огромном лугу, вдали виднелась деревня, солнце давно перевалило вершину небесного свода и неторопливо клонилось к закату. Пес первым почуял незнакомца и с лаем бросился к Ивану Ивановичу.

Пес остановился от Ивана Ивановича в нескольких шагах. Лаял игриво и дружелюбно, почти без агрессии.

Но на помощь уже спешил шустрый дед, то ли пастух, то ли просто случайно оказавшийся неподалеку деревенский житель:

– Покойнейше, Влачек, покойнейше, подь ку мне! Не си пристрашить добар човек!

– Спасибо Вам, мил человек, но он меня совсем не напугал.

– Тай шкодны пяс, незнамо шта в главе. Добар дан, а кто си? Как се зовеш?

– Иван. А вы?

– Яков сам, помочь чем?

– Мне бы воды попить.

– А, то добре, воды маемо много.

На этом Яков достал из сумки фляжку и протянул Ивану Ивановичу.

Иван Иванович пил долго и жадно.

– До Каменца йдешь?

– Нет, я даже названия такого не знаю.

– Здалека еси?

– Очень издалека, Яков, очень, даже сам не знаю, насколько издалека.

– А до нас пре чо? Але не знашь?

– Да я вообще не знаю, куда я и зачем.

– Вельми зле взерашь, Йоан, хворый?

– Я не знаю, Яков, по мне так я уже много раз умереть должен, а все вот живой. Кажется.

– Ни, та хвороба не е вельми смертельна. У минулом роци ауто здавило овы шкодны пяс. Пяс танцовал пят дни, та потом спал тиждень.

– Вот и мне бы недельку поспать.

– Тай и найдемо де. Ту е тихо, – и Яков показал на невесть откуда взявшуюся кучу соломы. – Хочешь воды трохи вяч?