Дэннис Крик - Судьба вампира

— Что теперь? Ты меня убьешь?

Галба Тарот отвлекся от своей возлюбленной и посмотрел в лицо поэту. Он попытался разглядеть в его чертах хоть какие-нибудь признаки, говорящие ему о нечеловеческой сущности Люция, но ничего необычного там не нашел.

— Если ты мне не лжешь и действительно хочешь помочь людям, то живой ты сделаешь для них гораздо больше, чем мертвый. Только скажи мне, как вас отличать?

— Никак. Как ты уже понял, нас почти невозможно отличить от людей. До тех пор, пока мы сами себя не обнаружим. Захотим крови или по глупости, как этот твой Изот.

— Как же тебя угораздило?

— Это долгая история, — вздохнул поэт. — Я расскажу ее, как только твоя девушка придет в себя. Я хочу, чтобы она тоже знала. Если не хочешь ждать, можешь сдать меня скобрам, — взгляд его скользнул по острию меча, который писарь еще не успел убрать в ножны.

— Нет, я этого делать не буду. Скажи мне лучше, что делать с Хлоей? Ей можно как-то помочь?

— Она станет вампиром, — поэт развел руками. — Поделать ничего нельзя.

— Если так распорядилась судьба, то пусть. Я не позволю ей умереть. — Рано или поздно она начнет пить кровь. И тебе придется ее убить.

Писарь молча смотрел на мертвую Хлою. Постепенно страждущая бледность пожирала живой румянец на ее щеках, глаза теряли яркий цвет, а губы, которые раньше он так жадно целовал, медленно синели.

— Это неизбежно, Галба.

После долгого молчания влюбленный сказал.

— Пусть она еще хотя бы немного побудет со мной.

Люций взглянул на лежащую девушку. И сердце его защемило от ее красоты. То была красота другая, отличная от шика королевы оперы. Они, конечно, были с ней в одном ряду, только красота Хлои обладала природной естественностью что ли, в то время когда прелести певицы казались ему уже не венцом эпикурейской красоты и благолепия, а образом, скорее, навеянным искусственностью сцены, холодной дальней декорацией, которая, как ни старайся, никогда не стала бы живой.

Возможно, Люцию это просто казалось, ибо всегда легко делать выводы и наклеивать ярлыки, когда объект твоей любви машет тебе ручкой. Да что там говорить, просто шлет тебя куда подальше! Но сам поэт склонялся к выводу, не оправдывающему Анику или себя, а объясняющему такой реверанс судьбы довольно просто.

Он, наконец, прозрел.

И на этот раз прозрение его не было вызвано иллюзией, пропитанной колдовством Венегора и целиком и полностью зависящей от образа сладкоголосой певицы. На этот раз это было истинным видением, о котором говорило его сердце, хоть и не билось оно уже несколько дней.

Она открыла глаза так резко и стала вдыхать воздух так жадно, словно только что вынырнула из-под воды. Галба Тарот держал ее за руку, пытаясь унять дрожь пробуждения.

— Милый?

Самым первым ощущением в новой жизни была удивительная контрастность, которую она почувствовала сразу, как только поняла, что ее рука находится в руке любимого. Ладонь ее была холоднее льда. Казалось, она растает в руке Галбы, теплой и нежной.

О, Господи! — подумал писарь, как он собирается рассказать ей о ее судьбе? Каким голосом он будет говорить ей, что она мертва? И сможет ли он сохранить спокойствие, смотря в ее невинные глаза?

Поэт прочувствовал настроение Галбы и решил взять инициативу на себя.

— Добрый день, Хлоя, — он помог девушке подняться.

— Кто вы? Я спала? — она оглядела обоих мужчин. — Галба, кто это?

Писарь посмотрел на вампира.

— Это Люций. Он хотел помочь тебе, но не успел.

— Помочь?

— Да, спасти тебя.

— Спасти? Но от чего? — ее память только сейчас начала восстанавливать события прошедшего времени. Они проходили перед ее глазами калейдоскопом расплывчатых теней, нелепых образов, и особняком из них стояло одно, самое последнее воспоминание.

Она видела мальчишку лет пятнадцати с красными глазами и бледным лицом. Он шел к ней, выставив вперед руки. В следующий миг он кинулся на нее, и она не успела избежать укуса. Потом появился другой человек. Он назвался Люцием. Он долго утешал ее, но почему-то ничего не делал, чтобы помочь.

Она вспомнила все.

— Дай мне руку, — Галба взял ее за запястье. — Видишь вот это? — палец его уткнулся в рану между посиневшими следами клыков.

Она кивнула.

— Это укус вампира, — выдавил из себя писарь, слова давались ему с трудом. — Нет…

— К сожалению, это так, — сказал он голосом пустым, но не безнадежным. — Тебе надо поскорее с этим свыкнуться. Прошлого не вернешь, а на то, чтобы печалиться, у нас нет времени. Она встала и оглядела себя.

— Я ничуть не изменилась…

— Внешне да, — подтвердил Люций. — Но внутри ты уже не человек. Хлоя схватилась за сердце.

— Да, да, оно не бьется. И это лишь первое твое открытие в новом облике. Потом наступит боль. Она будет не сильной, но постоянной. Избавиться от нее ты сможешь только тогда, когда испробуешь человеческой крови.

— Откуда вы знаете?

— Я такой же, как и ты. Единственное твое отличие от меня — то, что я уже испробовал. А ты еще нет.

Люций рассказал им все. С чего все началось, и как вампиры появились в городе. Рассказал о чудесном обретении зрения и о смерти сестры. Также не забыл упомянуть и о главном своем враге. Даниэле.

Хлоя внимательно слушала его, хватая каждое слово. В конце своего рассказа поэт заметил, что ее печаль поубавилась. Все-таки осознание того, что она не одна такая на свете, прибавило ей бодрости духа и помогло пережить собственную смерть.

Люций воспользовался своими знаниями конструкций театра и снова, как и в прошлый раз, проник на его территорию за огромным залом на тысячу мест. Но сегодня ночью с ним были еще двое. Галба Тарот и Хлоя следовали рядом, в точности повторяя каждый его шаг.

Оказавшись в начале (или в конце?) длинного коридора среди высоких стен, выдолбленных из черного гранита, вампир первым приспособился к темноте.

Осторожно ступая по холодному полу, он старался не производить лишнего шума и следил за тем, чтобы и его спутники ничем не выдавали своего присутствия. Он смотрел в сгущающийся мрак и не в силах был отделаться от ощущения, что все они находятся в большом каменном мешке, выхода из которого нет. Но по мере продвижения вперед его сомнения таяли, и все больше в нем крепла уверенность — они движутся в правильном направлении, ибо тот микроскопический луч света, что он увидел в самом начале пути, разросся до величины пристенного факела, освещающего крутую лестницу, ведущую вниз.

Спустившись по ней, они оказались в закулисном помещении, довольно вместительном зале, по центру которого были расставлены столы и стулья. На каждом из столов стоял высокий глиняный кувшин в окружении бронзовых подсвечников. Света горящих свечей вполне хватало, чтобы увидеть и театральные декорации, пылящиеся по углам закулисного зала, и каменные стены, возвышающиеся за ними.