Мария Дубинина - Дзюсан. Академия-фантом

В комнате под номером пять на втором этаже мужского общежития никак не мог заснуть Сэм Чандлер. Прислушиваясь к шуму дождя за окном и раскатам грома, он напрасно жмурил глаза – вспышки зарниц все равно проникали сквозь прикрытые веки.

Сэм не любил грозу. Его родители погибли в одну из таких ночей, возвращаясь в родной Хелсвилл из Мельбурна. Дорогу совсем размыло весенними ливнями, и машина, съехав в кювет, перевернулась несколько раз, пока не ударилась о дерево. Женщина скончалась сразу, мужчина был еще жив, когда приехали спасатели, но ветка, пробившая легкое, не оставила ему шансов. Выжил только Сэм, придавленный умирающим отцом. Мальчик не разговаривал до самых похорон, и никто не знал, что в ту ночь, наблюдая за смертью родителей, он с мучительной четкостью ощущал все, что ощущали они. Неверие, страх, боль, отчаяние, паника, жажда жизни, обида. И пустота. Она напугала Сэма больше всего. Жестокое ничто без мыслей и желаний. Такой он запомнил смерть, такой, какой она проникла в него в момент, когда сердце отца перестало биться.

Потом была приемная семья, психиатрическая лечебница, жалостливые взгляды и огромная зияющая дыра в сердце, которую ничем не получалось заполнить. Все вытекало из нее, как из дырявого ведра. Тогда Сэм нашел способ заполнить этот вакуум – наркотиками, сомнительными друзьями и сиюминутными удовольствиями. К шестнадцати годам он перепробовал почти все. Но дыра не затягивалась.

И однажды случилась передозировка. Больница, полная болезненных эмоций, пропитанная страданиями и слезами. И женщина, которая улыбнулась и сказала, что теперь все будет хорошо. Она на самом деле в это верила. Сэма нельзя было обмануть.

Свой первый день в «Дзюсан» юный австралиец отметил дракой. Парень, к которому его подселили, оказался редкостным занудой и ханжой. От него несло холодом и злобой, которую никто не замечал. Сэму хватило одного случайного прикосновения, чтобы это понять. Много, очень много злобы. И много слез. А Сэм терпеть не мог слезы. Он ударил парня по лицу со всей силы и, получив сдачи, успокоился. Он понимал, что такое равноценный обмен.

Ну вот, опять. Следом за слепящей вспышкой ударил громовой раскат, и Чандлер обреченно застонал.

– Нельзя ли потише? – Хибики приподнял голову, недовольно глядя на соседа из-под одеяла. Сэм оскорбленно вскинулся:

– Эй! А гроза тебе, значит, не мешает.

– Нет, – коротко ответил Курихара и отвернулся к стенке.

– Ты спишь? – через пять минут позвал Чандлер. Хибики, не глядя, махнул в воздухе рукой, и Сэм выбрался из постели и пересел к нему в ноги. – Мне вот не спится.

Курихара смирился с тем, что поспать все равно не удастся, и повернулся к другу лицом:

– Почему?

– Ну… – Сэм почесал затылок. – Стремно как-то. Все эти ужасы, синий фонарь и все такое.

Хибики усмехнулся:

– Испугался? Правда, испугался?

– Будто тебе не страшно было! – поспешил оправдаться Сэм. – Ты что, не веришь в призраков?

– Ни капельки. – Хибики тоже сел, отчаянно борясь с зевотой. Ему хотелось поскорее вернуться ко сну. – Их не существует.

Сэм смущенно опустил белобрысую голову. Хибики устало вздохнул:

– Ладно, трусишка. Давай я тебя обниму, а потом ты вернешься к себе и сразу уснешь. Идет?

Обычно инициатива шла от самого Чандлера. В Хибики он нашел неиссякаемый источник эмоций, которые, не проявляясь внешне, были настолько сильны и искренни, что Сэм сумел, наконец, заполнить собственную пустоту и спасти друга от излишков разъедающего его яда. Но сам Хибики никогда его об этом не просил.

– Ну так что? – Он развел руки в стороны, и Сэм с готовностью принял помощь. От Курихары шла ровная приятная прохлада, с мерцающими вкраплениями сонного спокойствия и расслабленности. Сэм потянулся к этим чувствам, впитывая их как губка. Страх отступил, но уходить пока еще не хотелось.

– Слушай, – сказал он, отстраняясь, – можно я пока с тобой полежу? Пока гроза не кончится.

Хибики пожал плечами и лег на бок, лицом к стене. Сэм втиснулся под одеяло, прижавшись спиной к спине Курихары. Его окутало облако умиротворения, почти радости. Сердце было ею переполнено.

– Эй, Хибики, – сонно позвал он. – Ты ведь меня не бросишь, да?

– Конечно, нет, – в ровном голосе парня не было ни грамма сомнения. – Пока я рядом, с тобой ничего не случится. Обещаю. И спи уже давай, надоел.

Сэм подтянул одеяло к груди и закрыл глаза. Хибики правда верил в то, что говорил. Сэма нельзя было обмануть, даже ему. Особенно ему.

История одиннадцатая, в которой заблудиться можно не только в лесу, но и в себе

Что глупей темноты!Хотел светлячка поймать я —И напоролся на шип.

Я много раз приходил в отчаяние от того, что рядом не было человека, который бы меня понимал. Размышляя об этом, я пришел к выводу, что любые привязанности причиняют боль, а лишенные взаимности превращаются в обоюдоострое оружие. Потому от них следует вовремя избавляться.

Гроза не заканчивалась всю ночь и почти весь следующий день.

За стеклами бесновался ветер, кусты магнолии теряли листья, желтые восковые лепестки безжалостно срывало тугими порывами. Генри специально разгородил шторы, чтобы видеть, как жалко и беспомощно трепещут тонкие веточки. К утру обещали возвращение теплого антициклона, однако дождливая погода была британцу больше по душе, напоминала о ветрах горной Шотландии, где он родился, и промозглых серых дождях Англии, где он вырос. Иногда Генри даже казалось, что он и сам – просто серая дымка, сползающая с крутых склонов. Когда выйдет солнце, она развеется без следа.

Вздохнув, Макалистер отложил бумаги, отпер ящик стола и спрятал их под замок. Невелика защита, но другой он придумать не смог. Ветер бросил в окно горсть дождевых капель особенно громко, Генри вздрогнул и на долю секунды в черном стекле, среди переплетения едва различимых в ночи веток, увидел девичье лицо. Только белый овал и блестящие глаза, больше ничего. Но этот дух его по-настоящему пугал, до потных ладоней и учащенного сердцебиения. Или с ней было что-то не так, или сам Генри стал слишком слабым и мягким, а мир мертвых такого не прощает.

Вечерний обход давно закончился, студенты спали на своих этажах, из-под двери Хенрика Ларсена по соседству пробивалась полоска света – датчанин по своему обыкновению ложился поздно, слушал радио в наушниках, как он охотно объяснял всем желающим и не желающим тоже.

После истории с Ао-Андон, травлей страшилок и явлением Сорате мертвой девочки они с Кимурой не перемолвились ни словом. Строго говоря, они даже не виделись, поскольку наутро после откровенного разговора Макалистер жестоко раскаялся в своем поступке. И был уверен, что и Кимура не рад таким новым знаниям. Однако же этой ненастной ночью единственное, о чем Генри мог думать, – как поскорее увидеться с японцем и рассказать ему все, что по крупицам удалось вынести из полурелигиозной шелухи, описанной в старинной книге.