Наш двор - Дарья Леонидовна Бобылёва
Той ночью жильцы квартиры на первом этаже почти не спали. Не от того, что полтергейст как-то особенно бушевал — наоборот, он вел себя довольно тихо, постукивал дверцами шкафов на кухне, пару раз включил воду и вытащил из-под головы задремавшего Рема Наумовича подушку. Перед глазами перепуганных квартирантов маячил призрак Новых Черемушек, и сердце холодело от мысли, что им придется покинуть наш двор и жить там, среди асфальтовых полей и безликих многоэтажек, добираясь до ближайшего метро на двух автобусах…
Тогда-то Кузина с Ларисой и решили обратиться к гадалкам из углового дома. Их жильцам беспокойной коммуналки и раньше советовали, говорили, что они во всяком таком разбираются, но и боязно было, и сомнения брали, и вообще… Если они на самом деле просто дурят народ — значит, шарлатанки. А если правда во всяком таком разбираются — значит, ведьмы. Куда ни кинь — всюду клин.
Кузина с Ларисой испекли пирог с яблоками, взяли с собой денег, Кузина еще на всякий случай прихватила золотое колечко с александритом — ей оно все равно не нравилось — и пошли.
Дверь им открыла темноволосая девица, заспанная и нечесаная. Приняла пирог, выслушала сбивчивый рассказ, покивала и неожиданно низким голосом гаркнула:
— Теть Фея, это к тебе!
Из глубины квартиры выплыла пышная — даже пышнее Ларисы — женщина с благостным лицом, которое как-то сразу вызывало симпатию. Представилась Досифеей, тоже выслушала, проводила Кузину с Ларисой, достала колоду карт, велела им своими руками снять, перемешать, спросила, на кого расклад делать. Кузина недоуменно хмурилась — они же за советом пришли, за помощью, а не чтобы им погадали.
— На барабашку, — ответила простодушная Лариса. — Ну, которая полтергейст…
Досифея приподняла бровь, но карты раскинула. И тоже нахмурилась — вышло заколотое дитя. Второй раз раскинула — вышла собака без хвоста.
— Так это не к вам холодный гость пришел, — Досифея подняла глаза на Ларису с Кузиной. — Это вы обидели.
— Кого обидели? — мотнула головой Кузина.
— Барабашку вашего, или кто он там. Ищите его теперь, прощения просите, — Досифея еще раз заглянула в карты. — Землю ройте.
И развела руками — совсем как тот ведущий.
— Ясно все с вами, — сказала Кузина и встала. — Ларис, пойдем отсюда.
Они ушли от гадалок расстроенные — зря только пирог пекли. Хорошо хоть деньги додумались сразу не предлагать, а те и не спросили. И только потом, уже у себя в комнате, Кузина обнаружила, что в кармане нет кольца — она положила его туда, завернув в платочек. Платочек остался, а кольцо пропало. Кузина даже думала к гадалкам вернуться, но потом решила не ходить — во-первых, боязно, а во-вторых — может, само где-нибудь во дворе выпало. Да и не нравилось оно ей.
Жильцы коммуналки внимательно выслушали их рассказ, поругали шарлатанок, которые дурят людям головы… И принялись искать. А что еще оставалось делать?
В процессе поисков все вспоминали, кого могли обидеть.
— Может, Нюра это, баба Нюра? Которая до Лариски в крайней комнате жила? — предположила Сырко-жена. — С ней все собачились, и померла прямо там.
— Так она когда померла, чего сейчас-то только взъелась? — рассудительно ответил Кузин.
— А тот, из заколоченной комнаты?
— Так тоже сколько лет…
— Да что мы вообще ищем-то?
— А я знаю?
Рем Наумович предложил рациональный подход к поискам: каждый жилец или семья жильцов внимательно осматривает свою комнату на предмет чего-либо необычного, изменившегося, и сигнализирует другим, если таковое обнаружится. Места общего пользования жильцы осматривают, соответственно, вместе.
Обшарив всю квартиру и не найдя ничего особенного, обитатели коммуналки собрались на кухне поужинать и перевести дух. Они еще никогда не ужинали вот так, вместе, как семья, но сейчас никто об этом не думал.
Глаза Кузина, неторопливо поглощавшего макароны, вдруг расширились, и он произнес одно-единственное слово:
— Подвал!
В подвал барака, в отличие от подвала соседней «сталинки», простым смертным доступа не было. Туда вела одна-единственная дверь, закрытая на большой навесной замок. Максим Кузин собрался уже идти за фомкой, но тут его отец вспомнил, что ключ есть у жэковского сантехника, живущего в четвертой квартире. Зашли к нему, но сантехник, еще не до конца оправившийся после паранормального избиения в ванной, начал юлить — мол, поздно уже, без разрешения начальства нельзя, и вообще вы там залезете куда не надо, что-нибудь испортите или сами обваритесь… Но чисто мужская делегация, вознамерившаяся во что бы то ни стало обыскать подвал, была непреклонна и в итоге забрала ключ вместе с сантехником — пусть сам показывает, куда там не надо лезть.
Подвал был похож на старинное подземелье — с земляным полом и низким потолком, под которым приходилось идти согнувшись. Там царила густая чернильная темнота, и лучи фонариков выхватывали из нее покрытые чем-то склизким кирпичи, переплетения труб, мох и даже пучки белесых грибов. А еще в подвале явственно пахло канализацией.
— Говорил же, нет тут ничего, мне завтра к шести, воняет… — забубнил сантехник.
— А там что? — спросил Кузин, посветив фонариком вперед.
— Что? Что? — заволновался сантехник, торопясь за ним и стукаясь головой об потолок. — Да трубы! Канализация ваша же.
— А это что? — не отставал Кузин.
— Где? — к ним подошел Рем Наумович.
— Да вот! — начал сердиться Кузин, высвечивая подсоединенную к стояку трубу, которая отличалась и по цвету, и по материалу, и, судя по всему, была врезана совсем недавно. Врез подтекал, и довольно сильно. — Течь кто заделывать будет?
И тут что-то как будто схватило за щиколотки Рема Наумовича, подошедшего к переплетению труб совсем близко, и начало как будто утягивать вниз, в земляной пол, вдруг превратившийся в болото. Рем Наумович вскрикнул и попытался вытащить хотя бы одну ногу, но земля не отпускала. По подвалу заметались лучи фонариков, жильцы не могли понять, что происходит, кто кричит и куда вообще надо смотреть.
Братья Кузины подхватили Рема Наумовича под руки и стали тянуть, но и у них не хватило сил. При этом земля под ногами Кузиных оставалась твердой, утоптанной, а инженер тонул, как в зыбучих песках.
— Спасите! — в отчаянии закричал Рем Наумович. — Выкапывайте меня, товарищи! Ройте землю!
После короткого замешательства — не рыть же вонючую, пропитанную понятно
