Принцесса Намонаки - Мария Николаевна Сакрытина
– Я не услышу об этом стих, Ваше Высочество? – сказала девушка, помолчав.
– Я больше не сочиняю стихов.
– Отчего же? – она искоса посмотрела на меня.
– Память отшибло.
Прозвучало это грубо, и девушка замолчала. А я вдруг поняла, что мне не хватает ее голоса – уж очень гармонично он звучал с флейтой.
– Простите, госпожа. Я не хотел вас обидеть.
– Вы и не обидели. – Она тоже не опускала головы.
Создавалось впечатление, что на звезды ей смотреть приятнее, чем на жениха. Я не страдаю иллюзией, что принц безумно красив, но разве не интересно взглянуть на будущую корону, которую вот-вот наденешь?
– Принц, – продолжила эта странная невеста, – я понимаю, что вам неприятно говорить со мной. Вы дали матери обещание, и вы здесь. Я тоже дала обещание. Мы оба здесь из чувства долга. Давайте потерпим еще немного и разойдемся, а завтра вы скажете государыне, что я вам не понравилась, и больше мы никогда не встретимся.
Обомлев, я продолжила смотреть на звезды. Что, вот так? Все хотят замуж за принца, а эта тут из чувства долга. Ну да, как же!
– И что же, госпожа даже корону не хочет? – недоверчиво спросила я.
– Корону? – удивилась она.
Святая наивность!
– Да. Мою. – Я по-прежнему любовалась звездами, говоря это. – Ваш отец, или дядя, или кто там, убьет меня, когда вы забеременеете, и вы станете императрицей-регентшей. Или, в крайнем случае, матерью императора.
Девушка усмехнулась, тоже не сводя со звезд задумчивого взгляда.
– У меня нет ни отца, ни дяди, Ваше Высочество, я сирота. И если убьют вас, то несдобровать и мне. Мне жаль, что Вашему Высочеству приходят в голову такие мысли о предстоящей свадьбе.
А какие еще мысли должны мне приходить?
– Как вас зовут? – снова нарушила тишину я.
– Мэ́йли́н, – просто ответила она. Ни рода, ни титула – ничего.
– А что вы сделаете, если я скажу завтра, что вы мне понравились, Мэйлин?
Она улыбнулась. Грустная получилась улыбка.
– Значит, завтра вечером я снова буду смотреть здесь на звезды.
У меня впервые мелькнула мысль, что эта Мэйлин, пожалуй, лучшая невеста среди всего цветника на отборе. Она хотя бы на человека похожа, а не на моего убийцу.
– Почему мать выбрала именно вас, Мэйлин? – спросила я напрямик.
– Мне не дано постичь мысли и решения государыни, – тихо и равнодушно ответила девушка.
– И все же, – настаивала я, – какие-то соображения у вас наверняка есть?
– Да. Государыня почему-то высокого мнения обо мне и хочет вам счастья, принц, – вздохнула она.
– Но она ошибается? – не сдержалась я.
Мэйлин на шутку не ответила, лишь тихо произнесла:
– Этого мне точно знать не дано.
Мы опять замолчали, и на этот раз тишину нарушила Мэйлин:
– Что вы собираетесь делать, Ваше Высочество?
Наверное, она спрашивала о том, что я отвечу завтра матери, когда она спросит о своей протеже. Или о том, кого я выберу в конце отбора, но я ответила:
– Смотреть на звезды, Мэйлин. Смотреть на вечность.
Она впервые окинула меня долгим взглядом и кивнула:
– Да, принц. Давайте смотреть на звезды.
И мы смотрели на звезды. Такое вот свидание. А завтра я скажу матери, что мне нравится ее выбор и я согласна, но пока что стоит потянуть время. Мне почему-то кажется, что из этой Мэйлин выйдет толк. Я не знаю какой, но в моей партии она что-то вроде если не королевы, то ладьи.
Узнать бы, она не Шепчущая? Мой ручной колдун в гареме еще не отлежался – лекарь передал, что беспокоить без особой надобности его пока не стоит.
Что ж, подождем.
Принцесса Намонаки
Свиток пятнадцатый
Восьмой день шестой Луны
Ох и жара! Ивы с вишнями давно отцвели, а воздух теперь душен и влажен, давит, как в сауне. Говорят, в море пришли медузы – кто-то из сынков правого министра искупался, обжегся и теперь помирает.
Я спросила у Рен, всегда ли здесь так. Она сказала, что да, это и для слив полезно, урожай будет хороший. Рен не зря за сливы переживает: из них вино делают, сладкое, золотистое – пьешь как сок и вроде не пьянеешь. Потом, правда, встать не можешь – до того в голове шумит.
Все вокруг влажное, не только воздух. Постель, одежда, а особенно я – пот в прямом смысле течет ручьями. Придворные и старшие слуги обмахиваются веерами – на них снова мода, и чтобы рисовая бумага обтягивала бамбуковые рейки, а на ней обязательно был написан стих какого-нибудь местного философа.
Мне вручили любимый веер принца, на котором огромными изящными иероглифами красуется: «Всегда будь готов умереть». Рен очень удивилась, когда я в нее этим веером запустила. Оказалось, это написано изречение великого Ханабу́сы-но Сумире́ко и оно никак не может считаться оскорблением. Я поинтересовалась, как долго жил этот Ханабуса, оказалось, до глубокой старости – лет так до восьмидесяти. Долго же он готовился умереть.
Пишу это сейчас, и одна у меня забота: как бы пот со лба на бумагу не капнул. Позвала слуг, сидят рядом на подушках, обмахивают меня чьими-то перьями. Я прямо как персидский царь! Только никакого толку от этих обмахиваний – горячий влажный воздух туда-сюда гоняется, как в бане березовым веником.
Наверное, помру я отнюдь не от яда или кинжала в спину, а от местной погоды.
Этой ночью скоропостижно скончались пятеро наместников из двадцати. С остальными я просто не успела пообщаться.
Говорят, народ сопоставил факты, и слух о том, что я не принц вовсе, а о́ни, стал громче. Пришлось сходить в местный храм, обкуриться ароматными травами, ополоснуться святой водичкой и ударить в гонг. Последнее мне особенно понравилось: я дубасила в этот гонг, как ребенок в игрушечный барабанчик, аж все монахи сбежались, потому что я их медитацию нарушила. Пришлось извиняться.
Храм я специально посетила тот, что располагается ближе всего к торговой площади, поэтому на выходе нас с Рен встречали. Телохранителей я с собой не взяла – Пауки что-то пока не прислали своих, а императорские не вызывали доверия, – но посмотрела на толпу и поняла, что зря, наверное, без охраны пришла.
Толпа смотрела на меня и молчала. Может, все ждали, что я полыхну? Или из кожи вон выскочу –
