Наталья Иртенина - Застенок

Роман долго и вдумчиво чесал в затылке, решая судьбу своего детища.

35. Охотничья тропа

Роковой день десятого сентября явил воочию всю полноту неискоренимого раздолбайства Полоскина. Ведь на охоте страшнее лоха зверя нет – особенно если ему вздумается вообразить себя профессионалом и гроссмейстером.

Роман был бесповоротно уверен в победе, да и попросту не имел права сомневаться в ней, потому что маньяка любым способом надо было укрощать. Где, каким образом – это вопросы второстепенные. Не мог же он предвидеть, что его так ловко заманят в хитроумную ловушку собственного кошмара…

Поначалу шло гладко. К пяти часам он объявился в «Затейнике». Джек был на месте – залатывал дыры в рабочем процессе. Роман терпеливо дожидался конца дня, когда можно будет увязаться за Джеком, скрываясь в тени. В ожидании, подперев кулаком голову, он сотворил на листке бумаги грустную балладу, в которой, как в хорошем салате, было намешано многое из впечатлений последних месяцев:

Время «еще» уже прошло.Время «уже» еще не пришло.Как это грустно и необыкновенноОдновременно и попеременно.Что-то ждет нас за поворотом,Что-то ушло от нас бесповоротно.Мы снова упали на самое дно,А оно, к счастью иль горести, у нас одно.Дно глубоко и тянется вдаль,Не угадаешь, где кончается перил его сталь.Мы снова сорвались в его пустоту,И нам ли не знать про его темноту?История мучит,История плачет.Чего она хочет,Что плач ее значит?Веревочка вьется,Покуда не рвется:Традиции, страны, народы, законыРодятся и гибнут, пройдя Рубиконы.Их дно всех приемлет – великих и падших,Красивых, уродов, старших и младших.Твореньям границ нет, их мифов не счесть.И в том, что на дно ушли, тоже – их честь.Дно породило,И дно поглотило.Оно – наша тьма и наше светило.Мы – бусы на нитке, но нам невдомек,Что внутри – пустота, в пустоте – стерженек.Он держит нас крепко, но знает ли кто,Что и стержню бывает порой нелегко?Его душит и плющит, и топчет Закон —Пустой дом на песке без Дверей и Окон.Этажи громоздятся в плену вавилонском,И летят с высоты клочья грязных обносков,Устилая сугробами памяти тропы,Зарастающие бурьяном с эпохи Потопа.А теперь? Что-то ждет нас теперь?Избежать не удастся обычных потерь.Потеря к потере, и вот уже НольВлетает в ворота, шепча: «Я король!Отныне и впредь моей воле покорныЭти глухие, слепые вороны».Поделом воронью,Воздающему честь и хвалу вранью.Но уходить придется нам всем —Этот воздушный шарик надули затем,Чтобы лететь с ним на юг,Туда, где тепло и пусто вокруг.Там слышен громкий и радостный визг,Там плавится воск от солнечных брызг.Почему я туда не хочу?И почему все равно – лечу?

Тем временем Джек уходить не торопился и вообще вел себя странно: то и дело заглядывал в редакторскую, словно искал кого-то, или же делал вид, будто потерял что-то на своем столе, и вновь исчезал. «Возбужден, – подумал Роман. – И нервничает. Это хорошо». Когда отсекр в очередной раз – была половина девятого вечера – начал бессмысленно перебирать бумаги на столе, Роман решился.

– Слушай, Джек. Давно мы с тобой не сидели как белые люди за рюмкой кофе. Давай сегодня ко мне. Поболтаем о наболевшем.

Он уловил секундную растерянность в лице отсекра, затем промелькнула тень угрюмого сомнения.

– Лучше ко мне, – сказал Джек, окинув Романа испытующим взглядом.

«Гляди, гляди, – подумал тот. – Еще посмотрим, чья возьмет».

– Идет. А может, девочек закажем? – предложил он с невинным выражением. «Длинноволосых», – добавил про себя.

Ему показалось, что Джек вздрогнул.

– Нет. Не надо, – помотал тот головой.

– А верно, не надо, – согласился Роман. – Что они понимают в нашей мужской жизни. У бабья волос длинен, да ум короток.

И опять почудилось: Потрошитель метнул в него взгляд, полный ненависти.

По дороге, в такси Джек был мрачен и саркастичен. Возле дома зашли в магазин, купили две бутылки рейнского. Но за столом разговор не задался с самого начала, наболевшее никак не высказывалось. После третьей рюмки Джек ушел в себя, не то расслабившись, не то, напротив, перенапрягшись и перегорев. Роман допивал бутылку один, в молчании.

Часы с кукушкой прокуковали одиннадцать раз. Он поднялся и, не сказав ни слова, пошел к выходу. Надел ботинки. Джек тоже вышел из комнаты и наблюдал за ним, затаив тоску в глазах.

– Так я пошел? – спросил Роман.

– Иди, – ответил Джек с болью в голосе.

– Ты точно не хочешь продолжить разговор?

– О чем?

– А впрочем, да, – тоже грустно сказал Роман. – О чем тут говорить.

Он быстро спустился по лестнице, вышел из подъезда и, по-шпионски скакнув в сторону, затаился в ночной тени.

Ждать совсем не пришлось. Потрошитель собрался на дело, едва выпроводив гостя, торопился уйти в ночь на поиски очередной праздношатающейся жертвы. Укрытый темнотой, Роман следил за убийцей, приклеив к нему цепкий взгляд. Джек двигался тихо, как кот, не производя ни звука, ни шороха. Оглянувшись по сторонам на крыльце подъезда, он спустился вниз и осторожно, неслышно, но быстро двинулся вперед, всматриваясь в окружающую полутьму. Роман, чуть поодаль, стараясь не топать и даже не дышать, заскользил за темной фигурой маньяка.

Потрошитель крутил головой, как заблудившийся или что-то ищущий человек. Выбравшись на соседнюю улицу, он остановился, будто раздумывая, куда повернуть. Здесь было светлее, и Роман прилагал максимум усилий, дабы не быть замеченным. Растянувшись по струнке, он прилип к дереву и ждал дальнейших действий. Джек, оглядев пустынную улицу, прогулялся туда-сюда. Роман уловил его тихое бормотание:

– …Как сквозь воду… кретин… упустил…

Наконец Потрошитель свернул на соседнюю улицу. Роман короткими перебежками двинулся за ним. В переулке было совсем темно, он едва различал быстро удаляющийся силуэт. Горел лишь один фонарь далеко впереди.