Эдвард Кэри - Заклятие дома с химерами

— Я поступлю верно, бабушка, — сказал я наконец.

— Ты хороший мальчик, — сказала она.

— Это очень приятно — носить брюки.

— Правда, Клодиус, это правда. Отлично. Пока ты не ушел, дорогой, у меня для тебя кое-что есть. Для такого Айрмонгера, как ты. Небольшой презент. Прощальный подарок.

Она указала на круглый стол, на котором лежал небольшой сверток, перевязанный лентой.

— Возьми его, дитя, — сказала она. — Открой его и скажи мне, что там.

Я развязал сверток. Это было маленькое серебряное ручное зеркало.

— Спасибо тебе, бабушка, — сказал я.

— На нем есть гравировка, — сказала она. — Прочти ее.

— ЧТОБЫ Я ВСЕГДА ЗНАЛ, КЕМ ЯВЛЯЮСЬ.

— Именно так, — сказала она. — Я бы в любом случае отдала его тебе сегодня, хоть и не знала, насколько такой подарок будет уместным. Ты всегда должен знать, Клодиус, что ты чистокровный Айрмонгер.

— Спасибо, бабушка.

— Для меня это счастье, милый мальчик. Теперь ты можешь идти.

— Спасибо тебе, бабушка. До свидания.

— Ты так спешишь покинуть свою старую бабушку? Такова молодежь, не так ли? Не может усидеть на месте.

— До свидания, бабушка.

— До свидания, Клодиус. Тебя ждут великие дела.

Я стоял в двери, страстно желая оказаться по другую ее сторону, подальше от бабушки со всеми ее вещами и словами.

— Клодиус! — позвала она.

— Да, бабушка, — сказал я в полнейшем отчаянии.

— Я люблю тебя.

Должна ли она так говорить? Должна ли она навсегда привязывать меня к Айрмонгерам и всему, чем они владеют? Да, да, должна.

— Я люблю тебя, бабушка, — сказал я.

— Тогда беги, — сказала она с доброй улыбкой. Эта улыбка была настолько любящей, что я на мгновение подумал о том, какая бабушка милая и хрупкая. В ту минуту я совершенно не думал о другой бабушке — неумолимой и яростной вершительнице человеческих судеб. О моей настоящей бабушке.

За пределами ее комнаты было гораздо более шумно. Как только я оказался в доме, рев бури вновь обрушился на меня со всех сторон. Все ставни были закрыты, но было слышно, как о них колотятся предметы. По бабушкиному коридору были разбросаны осколки стекла, а весь дом сотрясался.

— Поезд уже прибыл? — спросил я бабушкиного швейцара на главной лестнице.

— Еще нет, сэр, — сказал он.

— Тогда он очень опаздывает.

— Да, сэр, действительно опаздывает. Очень сильно.

— Повреждения серьезные?

— Не хотел бы я сейчас оказаться на чердаке. Там нынче все вверх дном. Тучи пыли долетают оттуда даже до главной лестницы. Видите эту кучу на полпути вниз?

Я заметил небольшую кучу мусора и щебня, лежавшую под трещиной в потолке. Трещина была небольшой, и, думаю, волноваться было не о чем.

— Я слышал о Собрании. Его поймали?

— Думаю, еще нет. Этой ночью в Доме много звуков. Некоторые из них рождены Собранием, некоторые — бурей. Мне сложно отличить. Как бы там ни было, Собранием занимаются городские, так что все скоро закончится.

— А скажи-ка мне, швейцар, крысы уже бежали вниз? — спросил я.

— Да, сэр, еще два часа назад. Сразу после того, как вы зашли к миледи. Была целая крысиная процессия — никогда не видел их в таком количестве. И все как одна мчались вниз по лестнице. Я держался здесь, подальше от них. Я даже залез на стол. Они шли минут двадцать. Не знал, что их так много.

— Куда они бегут?

— Думаю, что наружу, разве нет, сэр? Они не хотят оставаться внутри.

— А куда наружу?

— На Свалку, конечно же.

— На Свалку? В такую-то бурю?

— Конечно, сэр. Они лучше попытают счастья снаружи, чем застрянут здесь. Ничто не удержит их в Доме этой ночью. Они думают, что тут небезопасно. Какую же суету они подняли! Трусливые они, эти крысы, скажу я вам. Не могу забыть их писка. Они не хотят здесь оставаться. Ни за что не останутся. Тут небезопасно, небезопасно. Так они думают.

— А сам ты как думаешь, Айрмонгер? Здесь безопасно? — спросил я.

— Я? Вы меня спрашиваете? Я в этом не разбираюсь, сэр, совершенно не разбираюсь. Но я решил для себя, что не пойду ни на чердак, ни на верхние этажи. Нет, туда я не пойду. Не пойду я и в восточное крыло — оно трясется и при обычном ветре. И вниз я тоже не пойду, скажу я вам. Не пойду, потому что там скоро все затопит, обязательно затопит. Лично я остаюсь здесь, на средних этажах. Здесь безопаснее всего, скажу я вам. А что насчет вас, сэр? Могу ли я спросить, куда этим вечером направляетесь вы?

— Не знаю, Айрмонгер. Правда в том, что я не знаю, куда мне идти, наверх или вниз.

— Лучше не стойте здесь, иначе вас могут посчитать праздношатающимся, сэр. А я думаю, что вам лучше не шататься праздно, сэр. Это не подобает такому человеку, как вы, сэр.

— Думаю, я пойду к своему кузену Туммису, швейцар. Мне пора.

— Очень хорошо, сэр.

— Спокойной ночи, швейцар.

— Спокойной ночи, мастер Клодиус. Будем надеяться, что она окажется безопасной.

Мой друг Туммис

В коридорах было больше Айрмонгеров, чем обычно. Повсюду сновали Айрмонгеры в ливреях, а в том коридоре, который вел к покоям Туммиса, я заметил помрачневших тетушек и дядюшек. Ковровая дорожка под ногами была мокрой из-за прорывавшейся в дом бури, а под дверью, которая вела непосредственно в комнаты Туммиса и его семьи, виднелась огромная лужа. Внутри собрались его родители, Иктор (шаровой кран) и Олиш (прижимной прут), а также его братья и сестры, все младше его (сифон, ершик для унитаза, ограничитель для двери, шляпная булавка и сечка). «Отчего такая суматоха?» — удивился я. Наверное, ему тоже выдали брюки. Значит, мы пожмем друг другу руки, похвалим наши обновки, их рисунок в елочку, поговорим о том, какое это чудесное превращение. Без вельветовых штанишек он будет не похож сам на себя. Я задумался о том, куда они отправляют Туммиса, о том, какой путь они для него избрали.

— Добрый вечер всем, — сказал я, попытавшись придать своему лицу самое важное Айрмонгерское выражение, которое приличествовало бы моменту, имевшему для семьи такое значение.

— Ох, Клод, ты не должен здесь находиться, — сказала одна из тетушек.

— Могу ли я увидеться с моим кузеном Туммисом? Я хотел бы пожать ему руку.

— Нет, Клод, не можешь. Уходи.

— Как видите, мне тоже выдали брюки, — сказал я. — Так что я не уйду.

— Ох, правда? Это замечательно. Но, пожалуйста, Клод, не сейчас.

— Я хочу пожелать ему всего самого лучшего.

— Нет, Клод. Довольно.

— Но я хочу его увидеть. Почему я не могу этого сделать? Что в этом необычного?