Фенрир. Рожденный волком - Лахлан Марк Даниэль
– Эй! Да что с тобой? – Это снова был Офети. – Надо же было вытереться.
– Говорю тебе, Ворон что-то с ним сделал, – сказал Эгил. – Ты погляди на его зубы.
Офети заглянул в рот исповеднику.
– У него кровь идет, – сообщил он.
– Только вот что странно: кровь изо рта течет, а ни единого синяка и в помине нет. Просто удивительно, – сказал Эгил. – А кто у нас мастер удивлять? Ворон.
– Ты как себя чувствуешь? – Офети положил руку монаху на плечо и заглянул в глаза. Потом покачал головой. – Похоже, ты прав, Эгил. Тут замешана магия. Но ведь он спас мне жизнь, и я спасу его. Давайте-ка, помогите мне его одеть.
Офети с Эгилом стащили с Жеана одежду, но он и не думал сопротивляться. Затем они натянули на него вещи погибших воинов Греттира: две рубахи, две пары штанов, отличные сапоги, набросили два плаща. Пока они проделывали все это, Жеан вспомнил, каким он недавно был: слабым, изломанным калекой. Монахи одевали его, монахи его мыли. С самого детства он полагался на заботы других людей. Странное спокойствие охватило его оттого, что знакомые действия совершаются в знакомой обстановке.
Офети нахлобучил на Жеана шапку из бобра и сунул ему в руку посох с крестом. Жеан выронил посох, равнодушно глядя, как тот падает на землю.
– Ладно, тогда я сам возьму. Пригодится, пока не дойдем до дома, – заметил Офети. – А ты настоящий хитрец, монах, что такое придумал. – Он поглядел в лицо Жеана, но не прочел на нем ни единой мысли. – То есть был хитрецом. Тебя знобит. Хороший знак. Так часто бывает, когда тело начинает отогреваться.
Викинги нагрузили поклажей всех лошадей, каких удалось найти. Все они надели по три – по четыре плаща, меховые шапки и даже перчатки.
– Надо сказать о Греттире, – произнес Астарт, – он был хороший конунг, щедро дарил кольца. Только взгляните на это богатство.
– Он напал на торговое судно, пришедшее с севера, в первый же день, как только присоединился к осаде, – сказал Офети. – Тоже были отличные трофеи, слава Тюру, Христу и Иисусу за это.
– Христос и есть Иисус, так же как Один – Гримнир. Это такое прозвище, – пояснил Фастар.
– Все боги любят скрываться за прозвищами, – согласился Офети, – так им легче наблюдать за своими почитателями.
Кухня была полностью разграблена, однако в «теплом доме» оставался хлеб. Берсеркеры видели пену на губах мертвецов и поняли, что тех отравили, поэтому весь хлеб, копченое мясо и сушеные фрукты пришлось старательно обнюхать и осмотреть. Эгил продолжал обнюхивать еду, которую они забирали с собой.
– У меня есть идея, – сказал Астарт, – пусть первым попробует монах.
– Неплохая мысль, – согласился Варн. – Дать ему прямо сейчас?
– Из моей доли он ничего не получит, – заявил Эгил.
– Твоей доли отравленного мяса? – уточнил Астарт.
– Все равно это моя доля, – отрезал Эгил.
– По его виду я бы сказал, что он уже попробовал что-то. Выглядит он нездорово.
Жеан огляделся вокруг. Что-то странное творилось со светом. Он отчего-то казался более ярким, краски приобрели особенную живость. Снег стал не просто белым. Он был подернут тонкой, едва различимой дымкой, на которой сверкали зеленые, красные и коричневые искры, а вокруг них расходилось многоцветное сияние, как будто слабый свет превращал кристаллы замерзшей воды в радугу. И стены монастыря стали скользкими и влажными от красок. Краски имели и запахи: от викингов пахло растениями из лесов вокруг Парижа, отовсюду тянуло мочой и экскрементами животных и людей, замерзшими мхами и плесенью, ржавым железом от кольца коновязи, вделанного в камень, сырой древесиной от поилки рядом с ним, сладковатой гнилью дыхания людей, вонью разложения от покойников, впитавшейся в украденную одежду, и эта вонь смешивалась с запахом пота и грязи живых берсеркеров. Запахи завораживали Жеана и приводили в восторг. Весь мир был испещрен восхитительными яркими пятнами. Только у бледной девочки рядом с ним не было никакого запаха, даже запаха пота, никакого звучания.
– Ты должен окунуть нас в воду, монах. Тогда мы каждый день будем добывать такие трофеи, – предложил Варн.
– Никто меня не загонит в воду в такую погоду, – проворчал Эгил.
– Подумаешь, погода, и что теперь? – сказал Варн. – Они, между прочим, и детей окунают. В этих своих ледяных церквях посреди зимы. Удивительно, что половина не перемерла.
– Это хороший способ отобрать самых крепких, – заметил Астарт. – Если ребенок плачет, они бросают его в горах – это чистая правда, так мой дядя говорил.
«Викинги рассуждают о Боге», – дошло до Жеана. Бог. Слова из Библии уже не приходили к нему сами. Он пытался вспомнить хотя бы строчку, молитву, псалом, чтобы прояснилось в голове.
– Отец, почему Ты оставил меня?
– Что? – переспросил Офети.
– Он бредит, – сказал Эгил. – Бросим его здесь.
Офети покачал головой.
– От северного побережья нас отделяет двадцать вражеских племен; он поможет нам расправиться с половиной из них. Привяжите его к лошади и накиньте еще один плащ. Он замерзнет, если не будет двигаться. Пошевеливайтесь. Сверху мы хорошенько оглядим реку и двинемся на север. Если сумеем купить или стащить лодку, еще лучше. Не успеет закончиться месяц, как мы уже будем пировать с нашими семьями.
Жеан почувствовал, как его поднимают; точно так же его поднимали много раз в его жизни. Только на этот раз потребовалось два берсеркера, чтобы усадить его на коня.
– Что он ел? – удивился Варн.
– Камни, судя по тяжести.
– А ты крепкий мужик, монах, – заметил Офети. – Даже если ты наглотался яду, могу поспорить, что через пару дней снова будешь как огурчик.
Руки Жеана свободно привязали к луке седла, ноги вдели в стремена, после чего берсеркеры тронулись в путь, двигаясь обратно к перевалу. Жеан поглядел влево. Девочка с полным ненависти взглядом шла рядом с ним. Ему показалось, что она одобряет выбранное ими направление.
– Как тебя зовут? – спросил он.
Она не ответила, но имя откуда-то само появилось в голове, имя, за которым словно стояла сотня других имен. Свава. Для Жеана это был пустой звук. Он едва ли смог бы что-то сказать о ней, описать какие-то свои впечатления от нее. Он знал лишь, что девочка ненавидит его, и он обречен следовать за ней туда, куда она захочет пойти.
Глава сорок вторая. Разоренные земли
Элис, направляясь на север, вынуждена была соблюдать осторожность. Ей требовалась лодка, чтобы спуститься по реке до побережья, а оттуда двинуться на восток. Оставалось только надеяться, что человек-волк говорил правду. Ей приходилось верить ему. Он дважды едва не пожертвовал своей жизнью ради нее; возможно, что теперь уже и пожертвовал. И она не чувствовала в нем никакой неискренности, в отличие от коротышки, который ехал рядом с ней.
Конечно же, она соблюдала осторожность. Она не позволяла Лешему ночевать рядом с ней, оставляла его присматривать за животными, а сама тем временем находила укромное местечко для ночлега. Если он не сможет ее найти, то не сможет и убить, сколько бы воронов ни вселилось в его сознание. Гораздо сложнее оказалось раздобыть лодку. Ее нужно было купить обычным способом, чтобы ехать дальше. Она не смогла бы объяснить окружающим причину своего странного поведения, не смогла бы примкнуть к отряду торговцев или паломников.
Но Леший в итоге нашел решение. Он договорился с семейством, жившим возле реки, и взял у них лодку, чтобы добраться до моря. Для лошадей на борту не оказалось места, поэтому Леший продал их, как он не переставал повторять, возмутительно дешево. Беда была в том, что покупатель нашелся только один. Он приехал из местечка, лежавшего в дне пути от реки, и при себе он имел всего несколько монет. Поэтому вопрос заключался лишь в том, взять эти монеты или отказаться. Мул покупателю был не нужен, однако Леший не собирался оставлять животное любому, кто захочет его забрать. Он потащил мула в лодку, и тот, после некоторых уговоров, зашел и вел себя очень спокойно. На второй лодке за ними шел мальчик с двумя дядюшками, чтобы забрать их судно, когда они доберутся до моря. Эти люди были рыбаками, а не крестьянами, их не держал на месте массовый весенний сев, и они были рады немного заработать.
