Джонатан Кэрролл - По ту сторону безмолвия

Я съехал с автострады у Нью-Брансуика и узнал некоторые приметы, знакомые по прошлой поездке, хотя сам городок с тех пор привели в порядок, как это обычно бывает — усадили аллеями, сделали безликим и серым. Утренние улицы забиты машинами. Стоя в длинном хвосте перед светофором, на котором горел красный свет, я чувствовал, как усталость ползет вверх по затылку и расползается по всей голове. Меня окружали люди, которые хорошо выспались за ночь, приняли горячий душ, позавтракали и ехали бодрые и свежие. А я — нет. Когда зажегся зеленый свет, и я двинулся дальше, я ненавидел их всех до единого; меня бесили их желудки, полные ароматного кофе, скучная безопасность их работы. У них были дети. Дети, не похожие на моих.

Сельская местность в Нью-Джерси, солнце только что встало. Вдалеке, на полях, пасутся коровы, по приусадебным участкам бегают непривязанные собаки. На обочине, в ожидании школьного автобуса, стоят ребята. Чем ближе я подъезжал, тем туже скручивало желудок. Последний поворот — и я на дороге к их дому. Вон там я остановился в прошлый раз, потому что мне нестерпимо захотелось помочиться. Некоторые халупы снесли, их заменили симпатичные дома, на вид гораздо дороже. Нашествие среднего класса.

Дорога нырнула, поднялась, снова нырнула, и тут я увидел первую пожарную машину. Навстречу мне медленно спускался красный грузовик с закрепленными на крыше длинным багром и лестницей. На узкой дороге, неизвестно откуда взявшись, он казался вдвое больше, чем был. Куда бы он ни ехал, он не торопился. Водитель и пожарник, сидящий рядом с ним в открытой кабине, сняли шлемы и улыбались. Пассажир курил сигарету. Мы встретились глазами, и он приподнял руку с сигаретой и слегка помахал мне. Еще двое стояли на приступке сзади, держась за серебристые ручки. Оба были в полном снаряжении, и один уткнулся головой в бортик — не то очень устал, не то спал стоя. Я поехал дальше, только прибавил скорость. Откуда тут пожарная машина? Куда она ездила так рано утром? Примерно в четверти мили впереди я увидел дым. Навстречу мне проехала полицейская машина.

Дым говорит о многом. Когда он поднимается медленно, по спирали, вяло, вы понимаете, что огонь уже сорвал свою злость и выдохся. Даже не видя пламени, вы можете быть уверены, что его хребет сломан, и оно скоро угаснет. Если дым валит сильно и быстро поднимается прямо вверх, пожар в самом разгаре, он все еще силен и опасен.

Клочковатая коричневая подушка дыма неподвижно висела в бледно-розовом утреннем небе над домом Майеров. Сгоревшая часть дома еще курилась, но уже словно бы по инерции. На дороге перед домом стояли две пожарных и одна полицейская машина. Пожарники сворачивали толстые серые рукава брандспойтов и явно заканчивали работу, собираясь уезжать. Рядом трое полицейских совещались, сравнивая записи. Вокруг на улице и по краям лужайки Майеров стояла толпа зевак. Я припарковался позади множества машин и медленно вылез. Дом был тот самый, но только… чего-то не хватало. Глядя на него, я понял, что «крыло летучей мыши» исчезло. Слегка асимметричной пристройки, которую я видел на фото в архитектурном журнале, больше не существовало. На его месте виднелись черные, искореженные обломки, раскиданные по большой площади, стоящие на пепелище, сложенные кучами, дымящиеся: металлический остов матерчатого складного стула, деревянный стол, который, как ни странно, обгорел только с одной стороны и стоял на двух ножках, книги, разбросанные на земле. Может быть, в крыле летучей мыши у них размещалась библиотека?

— Вар. — Ко мне подошла пожилая женщина и остановилась в нескольких шагах от меня. Ей явно хотелось рассказать кому-нибудь, что она слышала. — Один из пожарных говорит, он думает, дело в варе. Они неделями возились с этой сумасшедшей крышей, и он говорит, бензин, наверное, попал прямо на вар, потому все и вспыхнуло, как факел. Кому это пришло в голову сжигать их дом? — Она подумала над своим вопросом и внезапно уставилась на меня подозрительным взглядом. — Вы здешний, сэр?

Хотя в сердце моем разверзлась глубокая, как ад, дыра, соображал я быстро, и нашелся:

— Я из газеты. Меня прислали посмотреть, что тут происходит.

— Вы из «Обозревателя»? Что ж, меня зовут Сандра Хаген, на случай, если вы захотите сослаться на меня как на источник.

Я видел, что она в восторге от этого слова.

— Спасибо, миссис Хаген. Послушайте, я только что приехал. Вы не могли бы рассказать, что случилось?

Она откашлялась и откинула голову, словно перед телекамерами.

— Прошлой ночью Анвен не было. Ей нужно было съездить в Нью-Йорк по каким-то делам. Брендан оставался один, и именно он видел того парня, который это сделал.

— Брендан?! Извините, вы сказали — Брендан?

— Да, Брендан Майер, ее сын. Разве вы о нем не знаете? Это тоже целая история! Вам нужно сперва рассказать ее. Сделайте рассказ из двух частей. Их семье выпало больше несчастий, чем Иову.

— Брендана похитили в детстве.

— Верно. И они искали, пока не нашли его. Ходят слухи, что Майеры потратили на поиски сотни тысяч долларов. Потом ее муж, Грег, умер вскоре после того, как они нашли мальчика.

— Невероятно! Они нашли его?! Никогда не слышал, что такое бывает!

— Поразительно. Но, так или иначе, Брендан вчера вечером был дома, когда тот парень стал кидать в их дом бутылки с бензином. Он услышал какой-то шум, наверное, от разбитого стекла, и выбежал. Тот стоял на лужайке и глядел, как дом загорается. Представляете себе? Знаете Недду Линтшингер, она живет вон в том доме, синем. Так вот, она проснулась от шума и тоже выглянула из окна. Говорит, увидела на газоне двоих и узнала Брендана в пижаме, потому что он очень высокий мальчик, понимаете? Дом горел, но что самое странное — эти два парня стояли и разговаривали! Недда говорит, стоят и мило так беседуют… Потом ни с того ни с сего этот второй начинает орать: «Что? Что? Что?» Вот так, а потом он ударил Брендана ногой сами знаете куда. Бедный мальчик упал, а второй не унимался. Пинал его, пинал и пинал. Ну, так говорит Недда. Я могу сказать только то, что слышала, но она клянется, что именно так рассказала полицейским, значит, думаю, это правда… В общем, этот сумасшедший колотил бедного Брендана. Потом поджег еще одну бутылку и бросил в дом. Тут Недда кинулась звонить в полицию, звать на помощь и не видела, что случилось дальше. Не успела она снова подскочить к окну — психа и след простыл. Брендан лежал на земле и не шевелился. Недда уж подумала, что тот тип его убил. Слава богу, нет. Сейчас он в больнице, у него сломаны ребра и разбито лицо, но, говорят, он поправится.

Я поблагодарил старушку за помощь и выслушал, как она диктует по буквам свое имя, чтобы его правильно напечатали. Распрощавшись с миссис Хаген, подошел к полицейским. По счастью, я всегда ношу с собой маленький карманный диктофон, на случай, если в голову вдруг придет какая-то идея. Представившись репортером из «Обозревателя», я спросил, что случилось, и сунул диктофон им под нос. Рассказ оказался в целом таким же. Им позвонили, сообщили о пожаре и о том, что на дом по соседству кто-то напал. Отправили полицейских разобраться, те обнаружили, что дом горит, а на газоне лежит без сознания подросток. Никаких следов злоумышленника. Дом, предположительно, подожгли молотовским коктейлем — сначала загорелись ведра с варом для крыши, стоявшие рядом. Состояние мальчика Майеров в больнице удовлетворительное, он поправится. Кто преступник, понятия не имеют. Они все время повторяли — «преступник». Брендан сказал, что никогда раньше его не видел. Хотя одно известно точно — это был мальчик. Подросток, одетый как панк, но одежда могла быть просто маскировкой, маскарадом, чтобы сбить со следа. Ущерб дому нанесен «значительный, но не непоправимый». Полицейскому это выражение понравилось настолько, что он повторил его своим друзьям. Если я подожду день-два, то смогу взять интервью у Брендана в больнице. Но это мне было ни к чему, ведь я уже точно знал, что произошло.