Светлана Полякова - Агни Парфене

Он хотел продолжить, но зазвонил мобильник, он недовольно поморщился и тихо заговорил с кем-то по телефону. Дима невольно прислушивался к этому разговору, чтобы не думать о том, что сейчас его окружало.

Потому что думать было страшно.

— …У нас многонациональная, поликультурная и поликонфессиональная страна, в которой проживают люди различных убеждений. Конституция фиксирует светский характер нашего государства, но в стране имеются политические и общественные группы, которых существующее положение не устраивает. И они воспользовались ситуацией, сложившейся вокруг нашей выставки, для того, чтобы сдвинуть чашу весов в свою пользу, — говорил Андрей так, словно он был на трибуне, четко, и Дима подумал, что он дает по телефону интервью. Наверное, так и было.

А тот продолжал:

— Что здесь поделать? Я не знаю. Могу только посоветовать не ходить на выставки современного искусства тем людям, которые не понимают его язык или уверены, что религиозные символы могут использоваться только для художественного выражения религиозных идей. Если вам подобная художественная практика кажется оскорбительной, не ходите на такие выставки. Другого выхода здесь нет. В светском государстве существуют свои правила поведения.

Он много говорил, Дима устал уже слушать это. Его лицо изменилось — приобрело оттенок важности и собственной значимости. Как быстро он меняется, отметил Дима. Как быстро…

— Я отвлекся, прости, — сказал Андрей, и снова его лицо изменилось — теперь он смотрел и мягко, и с издевкой. — Сам понимаешь, на нас нападают, приходится давать интервью, вот завтра пресс-конференция. Мракобесие, дружок, вещь совсем не безвредная для… демократии.

Дима хотел сказать, что это то, чем занимаются эти «демократические» люди, можно обозначить сим словом — «мракобесие», поскольку — и мрачно, и по-бесовски, но, посмотрев на неприветливо-мрачное — «мракобесное» лицо стоящего у стены со скрещенными руками абрека, стушевался и приуныл.

«Кажется, я круто вляпался», — подумал он тоскливо. Сейчас ему казалось, что он маленький, а темнота вокруг — большая, и становится все больше и больше. «Надо что-то придумать», — решил он. Ему было страшно, что он навсегда останется в этой темноте, и она будет расти, а он — уменьшаться.

Ему не давал покоя человек там, в углу. Человек сейчас смотрел на Диму, он чувствовал его взгляд, и от этого взгляда хотелось кричать. Потому что там, внутри, становилось холодно и пусто от этого взгляда, как будто человек управлял Диминой жизнью, его внутренними органами, его сознанием… Дима почувствовал, что он уже не помнит, как он здесь оказался и что он должен сделать, ему хотелось сейчас только одного — выбраться отсюда.

Он пытался вспомнить, кто может знать что-то о Сашкиной иконе, и вспомнил — Лика, она же была там, у Сашки, она что-то говорила — что она видит и чувствует, ах да, она говорила о другой иконе, той, которую она передала ему… Лика.

— Я, кажется, знаю, кто может знать, — проговорил он и сам испугался своих слов, ему показалось, что где-то закричал ребенок — громко, со страхом, и потом заплакал, отчаянно, безнадежно, и Диме казалось, что этот плач — о нем, о его душе, но — при чем тут душа, он должен отсюда выбраться, выбраться — как можно быстрее.

— Мне надо позвонить.

— Позвонить? — переспросил Андрей. — Куда тебе надо позвонить? В службу спасения?

— Нет, — пробормотал Дима. — Нет, просто я могу узнать, есть ли эта ваша икона у Сашки. Вот и все. Не хотите — не надо…

— Кому позвонить?

Андрей сидел, поигрывая мобильником, а Дима смотрел как завороженный — от этого дурацкого мобильника сейчас зависела его свобода. Его жизнь…

— Есть одна девушка, она дружна с Сашкой… И… Да вы помните, я вам рассказывал, что она каким-то образом чувствует иконы? Она дотрагивается до них — и видит место, откуда они, или голоса слышит, или…

Он замялся. Ему показалось, что Андрей напрягся, наклонился вперед — теперь напоминая грифа-стервятника.

— Или… огонь, — договорил Дима упавшим голосом.

«Кажется, я снова делаю страшную глупость, — подумал он. И ответил сам себе: — Хуже. Ты делаешь подлость…»

— Огонь? Какой огонь?

— Та икона, которую я передал вам от Маринки… Она увидела там пожар. И каких-то людей, которые стояли и ждали, когда дом сгорит. А в доме металась девочка — это мне так Лика рассказывала… Я же вам говорил!

— И эта самая Лика — еще и подружка Саши Канатопова, — задумчиво проговорил Андрей.

Оглянулся назад, к тому, неразличимому. Тот кивнул.

— На, звони, — протянул Андрей Диме мобильник.

Он уже хотел взять мобильник — но остановился. «Если я позвоню с него, там останется ее телефон».

— Спасибо, что я буду ваши деньги тратить… У меня свой есть.

— Да брось ты, — с деланой ласковостью улыбнулся Андрей.

— Нет, я не помню ее телефон, — соврал Дима. — Он у меня забит в моем мобильнике.

Какое-то время Андрей думал. Потом обернулся, посмотрел в угол, где сидел странный человек, предпочитающий скрывать свое лицо. Тот кивнул.

— Дай ему телефон, Мурад, — с легким вздохом сожаления сказал Андрей. — Может быть, так лучше. А то — вдруг он ей на мобильник звонить будет, мне не нужно, чтобы мой номер у девчонки остался…

Молчаливый Мурад протянул Андрею Димин мобильник и освободил Диме руку.

— Держи, — протянул Андрей телефон.

Руки затекли и болели. Но когда мобильник оказался у Димы, он чуть не заплакал — родной мой, хотел он сказать. Этот кот, который подмигивал ему с экранчика, как будто напоминал ему о беззаботности и легкости его жизни — теперь этого не будет…

Стало еще больнее и страшнее — от осознания того, что ТЕПЕРЬ ЭТОГО НЕ БУДЕТ.

Он справился с собой, набрал Ликин номер.

Она взяла трубку сразу, как будто ждала звонка.

— Саша?

— Нет, Лика. Это я, Дима.

— Ой, Димка… Привет. Ты куда пропал?

В ее голосе он уловил нотки разочарования.

— Я… Ну, я простудился. Немного, но неприятно…

Как ему сейчас хотелось закричать: «Лика, милая, я в опасности, и ты в опасности, и Сашка — он тоже в опасности, Лика, придумай что-нибудь!» — но он поймал на себе холодный взгляд Андрея.

— Лика, нам поговорить надо.

— О чем? — напряглась Лика. — Дим, я тебе сказала уже, что я не буду работать в этой вашей странной конторе… Мне не нравится.

— Да не об этом, я же все понял. Лик, нам о Сашке надо поговорить.

— Димочка, мы уезжаем завтра. Давай поговорим после нашего возвращения… И — я не хочу говорить с тобой о Саше без него. Вот втроем и поговорим, хорошо?