Лилит Мазикина - Сказки для падчерицы

Мой поцелуй горчит: имя моё — Лилит —

Вовсе не значит «любовь», значит оно — «отрава».

Что-то

Что-то сместилось.

Девочки пишут не про любовь — про смерть и тоску.

Девочки пишут отчаянно и безнадежно

Колючие стансы.

Время — разбилось.

Небо — изъеденный бомбами синий лоскут.

Дети глядят в этот мир тяжело и безнежно,

Взирая, как старцы...

Выпуск 1993

Карточка. Детские лица.

За руки держимся дружно.

Этот — спьяну разбился.

Этот спился, ненужный —

как тут было не спиться.

Этот мотает третий.

Та — от инфаркта в тридцать.

Та залезала в петлю,

но не судьба — от гриппа,

дома лечила водкой.

Этот, который хиппи,

спящий сгорел — проводка.

Этот служил, и что там

толком никто не знает,

но, говорят, полроты

били ногами — стаей.

Эта от передоза.

Эту нашли в канаве

в ясной и пошлой позе.

Маньяка потом поймали.

Этих двоих — в ментовке.

Этого сбила «бэха».

Эту ножом свекровка.

Этот в троллейбус въехал.

Эта с моста упала,

эта легла на рельсы.

Сколько нас там осталось?

Как негритят — десять.

Пульс

Край бесконечных вьюг на груди зимы,

Край, где, куда ни плюнь и куда ни кинь —

Место найдётся правилу из тюрьмы,

Где только страсть и ярость сильней тоски —

Выбил меня, в рёбра вписав кастет,

Выпил меня всушь окоёмной синью,

Выжал меня, не глядя на юность лет,

Вылил меня в небо своё — России.

Пульс его бьётся где-то под языком,

Переплетаясь в горле с тяжёлым звоном

Пульса дорог — бескрайних, и чужаком

Смотрится после этого незаконным.

И ничего в них общего, кажется, нет —

Но от обоих мне дополна досталось

В вены того, от чего я теперь поэт,

Что их роднит. Это — тоска и ярость.

Секрет

Они говорят — тебя уже нет давно

И тело твоё лесной проросло земляникой.

Они говорят — я стала с тех пор чудной.

А мне всё равно. Встречаю тебя — улыбкой.

Они говорят — я стала от горя бледней,

Чернеют у глаз бессонных тоскливые тени.

Я просто устала, ведь ночи с тобой — длинней

С тех пор, как мы делим объятья измятой постели.

Они и не знают мой сладкий ночной секрет —

Я крепко его скрываю от сплетен грубых.

Безмолвен сообщник — серебряный лунный свет.

Я грею тебя, целуя застывшие губы...

Карандаши

1991 — 1999

Я возьму карандаши, нарисую брата.

А потом — нарисую ему ноги.

Пусть бежит в кроссовках по парку.

Это он бежит к девушке на свидание.

Они возьмутся за руки и пойдут гулять.

Он купит ей мороженое и сладкую вату.

Она будет смеяться и поднимать к нему лицо.

А потом они поженятся.

Я возьму карандаши, нарисую домик.

А потом — нарисую на нём крышу.

А под дымом над домом — трубу.

В этом доме теперь можно спать.

Там живёт весёлая семья,

И мама печёт пироги и печенье.

Дети вечером ложатся в кровати,

Мама им читает на ночь сказку.

Я возьму карандаши, нарисую Дарку.

А потом — нарисую ей новое платье,

Красивое, в жёлтых подсолнухах.

И ещё — нарисую ей мишку.

Дарка ведь ещё маленькая, он ей нужен,

Мягкий и плюшевый, и его можно баюкать,

Ему можно на шею повязать бантик.

И глаза я ей тоже нарисую.

Милый Боже, нарисуй мне, пожалуйста, пальцы,

Я ведь очень люблю рисовать!..

Яблоко

Наступают на голые пятки мне осенние холода.

Я тебе принесла подарок — это яблоко, как всегда.

Нынче, знаешь, пора для яблок, и за городом — Авалон.

Над садами летает сладкий золотой колокольный звон.

Засыпают русалки-мавки без тяжёлых и скучных снов.

Я сегодня из листьев жёлтых для тебя наплела венков.

...Режу — ровно посередине. Запах яблока нежно-свеж.

Вот румяная половина — ну, давай же. Бери — и ешь.

У меня всё

У меня всё нормально, ни шатко, ни валко —

Я то возле подножья, то на гребне волны.

В этом море ударов я почти что русалка,

Я почти бронепоезд в этом мире войны.

У меня всё нормально — я хожу как по минам,

Как по топи болотной, как по глади воды.

Мне уже и не надо учиться быть сильной,

Я уже не стираю с тела знаки беды.

У меня всё нормально. Это просто простуда,

Это просто усталость и просто болит,

Просто копятся письма и завалы посуды,

Просто кто-то ночами моим горлом скулит...

Дым

лето 2010

Над страною дым, да не он один,

Над страною гарь покрывает га —

Лето жёлтых дынь, лето сладких дынь

Поджигает лес, как жиган стога.

Пьём-едим угар, как густой кисель,

Спать ложимся — дым, а проснёмся — чад.

Заплелся в домах, будто бант в косе:

Все глотки сладки, все куски горчат...

Спрашивать

1941 — 1945

Спрашивать, глядя на карточки —

Сколько из вас выживет?

Сколько из вас юными

Покроется сединой?

Черве-червонные карты чьи

Вдруг упадут рыжими,

Станут лета — лунами,

Отстриженные войной?

Перстень

Слышишь хлопанье крыльев? — Вернулся твой ворон,

Он принёс тебе жёлтый увесистый перстень.

Там, за чащею — город, а за городом — горы,

А в горах царь теней поджидает невесту.

Жёлтый перстень тяжёл — в кулаке будто камень,

Хоть на шею повесь да на речку — топиться.

Не спешит укрываться луна облаками

И за чащей блестит на домах черепица.

Путь неблизок и труден, но ты успеваешь.

Шаг рассчитан. Твой ворон кружит между елей.

Под подошвой сапог вьётся тропка кривая.

Царь теней, твой жених, вам постель уже стелет.

БУСЫ

Встреча

Я гляжу и не верю: Авелем

В нашу серость вернулась ты ли?

Твои руки пахнут Израилем,

Это значит — солнцем и пылью,

Оружейной смазкой и фруктами

Сладкольстивой толкучки базара.

Как жила ты? Дремала сутками —

Или бусами пот низала

Трудовой и солдатский — досыта

Наедалась ли — грызла корки?

Что случилось с твоими косами?

Отчего так жестоко — с корнем?

А какая ты стала смуглая —

Как улыбка теперь лучится!

И, как раньше, глазища — углями:

Отчего ты не танцовщица?

Выпьем кофе — я знаю славное