Борис Иванов - Тамара и злая Джессика

– Какого еще Моддарда? Джессика – это ведь разработка «Ультимэйт Нолидж», – почему-то обеспокоенно спросила я.

Но диалог уже не получался. Стремительное движение стальной скорлупки Орбитера туда, в объятия огненных морей солнечной короны, растягивало паузы, растаскивало наш разговор на отрешенные монологи, прерываемые недоуменными паузами ожидания ответов.

Вот и сейчас, не ожидая моего, как всегда бестолкового вопроса, Би-Ай продолжал говорить на совсем уже другую тему – о том, что не стоит забывать и о застрявших в Силикон Вэлли рукописях, о том, что так и не поговорил с отцом перед тем как лететь – ну не ехать же было к нему, в Европу, когда тут решалось, понимаешь ли, все, а старик, между тем, совсем плох, и если он его больше... Тут радиоволны дотащили до него мой вопрос, он как-то досадливо поморщился и вернулся к минуты уже полторы, как оставленной теме:

– Ну да, конечно, теперь от него совсем уж все стремятся отмазаться. Я его хорошо знал по работам и по выступлениям на конференциях, симпозиумах и всем таком... Очень талантлив и работоспособен... Был... Но и чокнутым основательно он был тоже. Уже тогда... А УН просто купила разработку твоей Джессики у Грэма Моддарда уже после того, как он погорел с затеей организовать собственное дело. Компьютерную педагогическую сеть. А еще до этого он нам всем плешь проел своими идеями о воспитании нового поколения в симбиозе с компьютерным разумом... Постепенно он съехал с этой идеей в полный бред в том духе, что высшее предназначение человечества состоит, собственно, в подготовке Вселенной к превращению в один большой суперкомпьютер, и его, кажется, благополучно отправили на лечение. За деньги УН, кстати.

Помехи стайкой пробежали по экрану. Неуловимо зыбким, словно глубина замерзающего пруда, стало лицо Би-Ай. Я заторопилась.

– То есть как на лечение? И как это – подготовка Вселенной? А сами мы куда, по его мнению, денемся? И откуда ты все это знаешь? Почему не говорил раньше?

Вопрос был довольно бессмысленный – разговор о Джессике лишь впервые возник между нами. До старта Орбитера я и сама не ведала о своей предстоящей покупке, а потом детские игрушки, сколько бы не пришлось заплатить за них, казались совсем неподходящей темой для траты так скупо выделенных станцией минут сеансов космической связи экипажа с семьями.

Бессмысленным был вопрос еще и потому, что радиоволны явно не успевали донести мой вопрос до ушей Би-Ай. Сеанс стремительно шел к концу – об этом предупреждала вежливая надпись, возникшая в уголке экрана. А Би-Ай, не слыша меня, все продолжал говорить...

– Потом оказалось, что он был очень опасен... Очень... Просто дело замяли. Но когда в его лабораториях стали, как говориться, наводить порядок, то...

Он тоже увидел сигнал окончания сеанса и заторопился...

– Одним словом, сбудь с рук эту дрянь и подумай лучше, как Лу скоротать время где-нибудь на природе. И не забудь насчет рукописей. Пока!

– Пока! – без толку сказала я в пустой экран, поднялась и, сопровождаемая заботливым служащим станции, пошла к выходу...

– Похоже, что вы так и не нашли подхода к своим проблемам, – доктор Горфилд походил на расстроенного директора детского пансионата. – Более того, я бы сказал, что, судя по тому, как вы отвечали на мои вопросы, ваше невротическое состояние углубилось... Вы регулярно принимали лекарство?

Я не стала расстраивать доброго дока еще больше и говорить ему, что попросту выбросила рецепт – как и моя непутевая бабка (о ней – как-нибудь в другой раз) я смертельно боюсь всяких таблеток – и ответила невразумительным «М-м-м-м...».

– И вы продолжаете... вспоминать сны?.. Или было еще что-нибудь... неприятное?

Что и говорить. Кое-что неприятное было. Не слишком приятно, например, узнать, что среди пятерых девочек, которые жестоко поколотили шестую, отняли ее щенка и чуть насмерть не замучили бедную тварь, могла быть и твоя дочь. Только эта шестая – до потери речи побитая девчонка, – уже придя в себя, ни в какую не хочет называть своих обидчиц. И к покалеченному песику не подходит – ее мама жалеет и подлечивает бывшего любимца сама...

И неожиданная резкость тона, которым тебе отвечают на простейший вопрос – тоже неприятно. И порванный, заброшенный дневник, который так старательно и заботливо раньше прятали от маминых глаз – неприятно тоже. И еще неприятно, что Лу стала подслушивать мою телефонную болтовню – да я стала часами болтать по телефону. С матерями ее подруг, в основном – вот уж не заподозрила бы в себе этого качества раньше... А теперь я стала болезненно морщиться, когда после того, как я опускаю трубку, почти всегда раздается тихое электронное квак – ложится на аппарат параллельная трубка в прихожей. Или на кухне – не знаю... Или все это – действительно просто невроз – нездоровая реакция на вполне обыденные обстоятельства вполне здоровой жизни? Да и так ли уж испортилась, ожесточилась Лу?

– Вы знаете, док, – сказала я, прервав сбивчивый рассказ о своих заботах, – только вчера я завела с ней разговор на одну... на больную для нее тему. Я все старалась не травмировать ее... Но сейчас мне стало просто важно – не изменилось ли это в ней... Понимаете – в прошлом году, когда мы еще жили не здесь... В общем, у Лу и ее друзей был любимец – пес Таузер. Беспородный, совершенно. Формально он, конечно, принадлежал одной семье, но знаете... Так вот, вышла какая-то дурацкая сцена – знаете, для детей еще совершенно непонятная, и хозяин – взрослый, пожилой человек, этого пса снес в местную ветеринарную лечебницу. Для эвтаназии – вы знаете...

– Конечно, знаю... Для вашей дочери это было травмой?

– Да. И очень большой. Как назло, какой-то дурак еще и рассказал им как все это... Так вот, я напомнила Лу. В связи с тем, что девочки покалечили на днях этого щенка... Вы знаете – она не забыла... Ей по-прежнему больно. Только...

– Я слушаю вас...

– Только она как-то не могла сопоставить эти... случаи. Тот и этот. То был Таузер, а это – просто соседский щенок... И тот взрослый, чужой человек был убийцей, злодеем, а это – ее хорошие подруги... С которыми жить дальше... И самое страшное, док, что я так до сих пор и не знаю – участвовала ли Лу в... в этом...

– По-моему, что-то еще висит у вас на душе...

– Да, док... Так, собственно, мелочь... Как-то нехорошо она спросила меня... До сих пор я чувствую неприятный такой осадок.

– ?

– Ну, она спросила меня: «Мама, ну зачем мы все хотим быть хорошими... Или плохими... Или, вообще, какими-то?.. Ведь все равно мы все умрем и для нас все будет так, словно мы и не родились...» Я не знаю, может я неправильно понимаю все, и ребенок просто взрослеет?

Не знаю, почему я не стала говорить о том остром понимании того, что Лу просто перепасовала мне вопрос, который задала ей как-то кукла Джессика...