Далия Трускиновская - Ксения

Анета быстро поцеловала полковника Петрова в губы прощальным поцелуем, и тут же появились Дуня, Аксинья и Прасковья с фонарем.

ДУНЯ. Барина своего принимайте. Насилу довезли.

Прасковья, передав фонарь Аксинье, даже не сразу осознавшей, чего от нее хотят, вместе с Дуней кое-как выволокла из кареты полковника Петрова.

АКСИНЬЯ. Андрюшенька! Да что это с ним?

ДУНЯ. Поветрие, барыня. Бегите, постель ему стелите, за доктором посылайте!

АКСИНЬЯ. Андрюшенька!

Она кинулась к мужу, но была отодвинута сильной рукой Прасковьи.

ДУНЯ. Совсем плох, доктор-немец велел батюшку звать для глухой исповеди… Чтобы ему не помереть без покаяния…

ПРАСКОВЬЯ. Отойди, сударыня — мешаешь… А ты, девка, подсобляй…

Они, с двух сторон обняв полковника Петрова, буквально понесли его прочь. Аксинья словно обмерла — и вдруг кинулась следом.

АКСИНЬЯ. Андрюшенька!..

Тут из кареты выпрыгнула Анета и, догнав, ухватила ее за плечо.

АНЕТА. Аксюша!.. Вот, бумажка — доктор написал… к аптекарю пошлите…

Аксинья уставилась на подружку былых времен и насилу ее признала.

АКСИНЬЯ. Ты это? Ты?.. Так он у тебя был?..

АНЕТА. Бумажка вот, лекарство вели принести… Немец герр Гринфельд написал…

АКСИНЬЯ. Так он с тобой был?

АНЕТА. Возьми бумажку-то, за лекарством пошли…

Она силком вжала листок в руку Аксинье и кинулась обратно в карету.

Сцена пятая

Спальня в доме Петровых. Полковник Петров лежал на постели, укрытый одеялом. Его одежда кое-как висела на стуле. Аксинья сидела с ним рядом, держа его за руку. Вошла Прасковья.

ПРАСКОВЬЯ. Ну-ка, встань, сударыня, батюшка пришел, потом до утра хоть с барином сиди.

АКСИНЬЯ. Нет, нет, оставь меня…

Появился, на ходу оглаживая волосы и бороду, молодой священник в скромном облачении — отец Василий.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Веди ее прочь. Давно он без памяти?

ПРАСКОВЬЯ. Таким и привезли.

Прасковья, поставив свечу на уборный столик, наклонилась и силой подняла хозяйку. Батюшка склонился над полковником Петровым, замер, склонился еще ниже. Выпрямился.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Веди, веди ее прочь!

То ли голос отца Василия невольно дрогнул, то ли Аксинью осенило — но она кинулась к Андрею Федоровичу, распласталась по широкой постели, обхватила его руками и прижалась щекой к груди.

АКСИНЬЯ. Нет, нет! Сейчас Даша лекарство принесет! Отойдите, не троньте его!

Отец Василий поглядел на Прасковью и покачал головой.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Твоя воля, Господи… Опоздали…

Он широко перекрестился. До Прасковьи не сразу дошел смысл его слов, но и она, несколько раз медленно кивнув, перекрестилась.

ПРАСКОВЬЯ. Без исповеди, без причастия, без соборования… За что, Господи?..

АКСИНЬЯ. Нет, нет. Какой вздор вы твердите, батюшка? Какой вздор? Сейчас принесут лекарство!

Отец Василий опять наклонился над постелью и неловко погладил женщину по голове.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Встань, Аксюшенька, нехорошо. Пойдем, помолимся вместе…

АКСИНЬЯ. Я вам, батюшка, молебны закажу, сколько нужно, во здравие, Богородице, целителю Пантелеймону, всем угодникам! Господь не попустит, чтобы он умер! Это только злодеи помирают без покаяния! Разве мой Андрюшенька таков? Да назовите, кто лучше него, кто добрее него?!

И вдруг вспомнила, отшатнулась от мертвого мужа, протянула к нему тонкую руку с дрожащими пальцами:

АКСИНЬЯ. Разве он — грешен? Нет же, нет, он меня любит, он не мог! Он муж мне венчанный!

Отец Василий поглядел на Прасковью — теперь уж он решительно не понимал, о чем речь.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Обмыть сразу же нужно новопреставленного, на полу, у порога, трижды. Поди, поставь воду греть. Соломы охапку принеси подстелить.

Прасковья кивнула, но с места не сдвинулась.

Священник не знал, чем бы еще помочь потерявшим всякое соображение женщинам. Ни Аксюша не рыдала по муже, ни Прасковья — по хозяине, а было в их лицах что-то одинаковое — точно время тянется для обоих иначе, гораздо медленнее, и не скоро слова отца Василия доплывут по воздуху от его уст до их ушей.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Что же ты? Разве не видела, что с ним? Хоть бы отходную прочитать успели…

Даже не вздохнула покаянно Прасковья — а продолжала глядеть на Андрея Федоровича и все еще сидящую рядом с ним Аксюшу в светлом, глубоко вырезанном платье с тремя зелеными бантами спереди и, по моде, с шелковой розой на груди.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Обмывать будете — не забудьте Трисвятое повторять, потом в новое оденьте. За родней пошлите — чтобы с утра ко мне пришли насчет отпевания. Да ты слышишь ли?!

АКСИНЬЯ. Да, батюшка. Только этого быть не может, батюшка. Господь справедлив — и к злодею в тюрьму святого отца пошлет, чтобы злодей покаялся. И злодею грех отпустят! И злодею! Господь справедлив! Он моего Андрюшу так не накажет! Мы пойдем, батюшка, а вы его исповедуйте, соборуйте, причастите!

Она вскочила и устремилась было к двери, но вдруг схватила остолбеневшего священника за руку.

АКСИНЬЯ. Только поскорее, ради Бога!

И кинулась прочь.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Беги за ней, дура! Видишь ведь — с ума сбрела!

Прасковья громко вздохнула.

ПРАСКОВЬЯ. За что Он нас так покарал?

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. На все Его святая воля. Кабы я знал!..

Сцена шестая

Прасковья ходила по хозяйской спальне, неторопливо наводя порядок. Подошла к образам и поправила фитилек лампадки.

ПРАСКОВЬЯ. Вот и все, Матушка Богородица… Вот и схоронили… Съехать бы нам с хозяйкой отседа, не травить душу… А я сегодня на ночь-то молилась? Ан не помолилась… Дай-ка хоть тут… Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины…