Наталья Иртенина - Волчий гон

В конце концов доктора отступились от него, оставив уповать на чудо. Они не понимали, что для Граева согласие на отключение техники, поддерживающей иллюзию жизни, равносильно детоубийству. Для них ребенок был фактически мертв. Для Граева мальчик жил – только не здесь, а где-то в другом измерении бытия. Изложи он свою теорию врачам, они с профессиональным апломбом назвали бы это другое измерение его собственной памятью или какой-нибудь иллюзорной экстраполяцией аутичного неприятия реальности.

Граеву было плевать, как это называют на патологоанатомическом жаргоне. Он догадывался, что так начинают верить в Бога. Отталкиваясь от противоположного конца координат – смерти. Но последовать хамскому совету старшего лейтенанта Свиридова Граев не спешил. Мешало нечто. Не то гордыня, не то принципы, не то еще какая дрянь. За жизнь сына Граев готов был отдать все и сделать что угодно. Только не это. Не добровольное признание над собой неощутимой воли Высшего. Она принижала – едва ли не унижала. Хотя кого-то, он знал, возвышала. Это казалось необъяснимым, каким-то логическим трюком, странным перевертышем. Оставаться в стороне от этих фокусов было проще, удобнее. Если бы только не безумная надежда...

Рано или поздно любому предложат перешагнуть через себя. Но можно, конечно, и не заметить предложения...

В один из пьяных, тоскливых вечеров раздался звонок в дверь. На пороге стоял незнакомый молодой человек, хорошо одетый, в расстегнутом плаще и при галстуке, гладко причесанный.

– Можно войти? – вежливо поинтересовался он без всяких вступлений.

– С какой стати? – удивился Граев, но дверь распахнул, пропуская. Пить в одиночку было невероятно противно.

– А я к вам по делу, Антон Сергеевич, – объяснил пришелец, вытирая ботинки о коврик в прихожей. Плащ же снимать не стал.

– Антон, – предложил Граев, уводя гостя в комнату.

– Артур, – согласился тот. И повторил, когда Граев протянул ему наполненный стакан: – Так я по делу. – Но стакан взял.

– Излагай, – кивнул Граев, следя за тем, как жидкость исчезает внутри Артура.

Гость поставил пустой стакан, сел на стул, понюхал сухую корочку черного хлеба и вдруг сказал:

– Я все знаю.

Граев вздрогнул. Почему-то он решил, что им заинтересовалась некая секта. Будут жалеть его и предлагать утешиться в групповых объятиях.

– Я тоже все знаю. И не надо мне тут, – помрачнел он.

Артур примирительно вскинул руки.

– О чем речь. – Потом показал на разбитый телевизор. – Вот так проще, да? Бумс, и никаких проблем, да? А афиши с его рожей ты еще не изрезал по всему городу?

Граев оскорбился.

– Я не маньяк.

– Будешь, – уверенно пообещал Артур. – Начнешь себе представлять, как эта гнусь живет и радуется, трахает своих дешевых телок, разъезжает на красивых тачках, в то время как твою жену едят черви, твой сын лежит неодушевленным предметом, и ты сам...

Граев запустил в него бутылкой.

– Хватит! Ты... ты... – Его перекосило и заклинило. Осколки бутылки, ударившей в стену, смешались на полу с хрустким стеклом телевизора. Мокрое пятно украсило обои большой кляксой.

– Я предлагаю решение, – мирно отозвался Артур, скрестив руки на груди.

Граев внезапно тоже успокоился.

– Ментов он купил, – пожаловался.

– Знаю. Нам это на руку.

– Нам?

– Тебе и мне.

– А подробней? – нахмурился Граев.

– Помнишь древний закон?

– Я не юрист.

– Неважно, кто ты. Это знает даже ребенок. Око за око, кровь за кровь.

Граев подумал.

– Сейчас другой закон.

– Он всегда один и тот же, – покачал головой Артур. – Если ты не следуешь ему, сдохнешь от собственной беспомощной ненависти. Или станешь психом. Погляди вокруг. Все это так называемое цивилизованное общество – сборище психически ненормальных с подавленными естественными побуждениями. Они находят удовлетворение в мелких пакостях друг другу. Их кастрированный закон запрещает им чувство собственной ответственности за чистоту общества. Их ненависть не умирает вместе с тем, кто причинил им зло, и накапливается. Она гниет и смердит. Выродки спокойно гуляют на свободе и добавляют к остальному свое смерденье. Разве ты не чувствуешь этой вони в мире? Но древний закон жив. Я предлагаю тебе убить твою личную ненависть. Только так ты очистишься.

– Убить... его? – Граев мгновенно протрезвел. – Я не думал об этом.

– Но ведь ты уже обещал ему это.

– Откуда? – жадно спросил Граев.

– Откуда знаю? Моя обязанность – знать.

– А еще какие у тебя обязанности? – неприятным тоном поинтересовался Граев.

– Мой долг – предложить тебе участие в исполнении приговора.

– Так, – сказал Граев и задумался. Потом спросил: – А кто приговор подписал?

– Он сам. Ты. Я. Этого достаточно.

– А причем тут ты? И вообще – ты кто?

– Я – тот, кто приходит в нужное время и предлагает помощь. Не за просто так, конечно.

– Да? – Граев потянулся за бутылкой, но не нашел ее.

– Моя плата – мое участие в охоте. Строго говоря, это непременное условие.

– А если я откажусь?

– Не играет роли. Ты можешь отказаться только за себя. Тогда я выполню всю работу за тебя. Если ты соглашаешься, мы работаем вместе. Но по отдельности. Кто первый доберется. Понимаешь?

– Соревнование, значит. – Граев скучно отвернулся.

– Именно. Условие одно: охотник и жертва должны обязательно встретиться лицом к лицу. Виновный обязательно должен услышать, за что его наказывают.

– Я обещал ему это, – тем же скучным тоном произнес Граев в сторону.

– Значит, время пошло, – удовлетворенно констатировал Артур. – Помни: кто первый. Иногда это имеет огромное значение. Возможно, ты будешь жалеть всю жизнь, что не ты убил своего врага.

– Да пошел ты, – бросил Граев. – Какая хрен разница.

– Разница ровно на один хрен, – кивнул Артур. – Мужчина не должен отдавать свою работу другому.

– Я подумаю над этими мудрыми словами, – пообещал Граев.

– Ну думай. А чтобы легче думалось, – Артур достал из внутреннего кармана пистолет и положил с весомым стуком на столик, – вот еще один мудрый аргумент. – И пояснил: – Это для того, чтобы мы были в равных условиях.

Граев взял пистолет, взвесил на ладони.

– Макаров, – хмыкнул.

– В магазине осталось шесть патронов. Должно хватить. – Артур поднялся. – Не думаю, что мы еще встретимся. Это возможно только как непредвиденная случайность. Если по глупости ты попадешься ментам, на меня ссылаться бессмысленно, надеюсь, ты это понимаешь. От пистолета потом лучше избавься. Прощай.

Как только он ушел, Граев засунул пушку в оскаленное стеклом брюхо разбитого телевизора и пошел за новой бутылкой. После такого делового визита оставаться трезвым было еще более противно, чем пить одному.