Роберт МакКаммон - Корабль ночи

«Поднимайся! – мысленно крикнул себе Мур и тотчас спохватился:

– Нет, нет. Спокойно. Держи себя в руках, держи себя в руках…»

Он выплыл из зловещей тени и очень медленно начал подниматься к поверхности. Его отбросило почти к самому краю Бездны, и теперь он сосредоточился на движении вдоль отлогого дна. Отыскав якорный трос, Мур вытащил из грунта железный крюк и двинулся наверх. Чтобы избежать резкого перепада давления, он на некоторое время задержался в десяти футах от поверхности, глядя, как его ялик вздрагивает под ударами волн. Наконец вынырнув, Мур выплюнул мундштук дыхательной трубки, вцепился в борт ялика – и уставился на то, что находилось сейчас в каких-нибудь тридцати футах от него.

– Боже мой, – прошептал он.

Длинный, в двести с лишним футов, корпус; огненно-алая мозаика солнечных бликов на металле, словно кровоточащие раны на теле гигантского ящера; дьявольский нос, вокруг которого бурлила вода. Корпус и обшивка боевой рубки – в пробоинах, вмятинах, трещинах. Море с шипением билось в железные бока, с которых, местами уходя под воду, свисало то, что осталось от металлических поручней.

Подводная лодка.

Подводная лодка времен второй мировой – с плоской палубой, страшная, словно сжигаемая ненасытной жаждой боя, похожая на громадного хищника, алчущего добычи.

Мур цеплялся за борт своего ялика, не зная, что думать или что предпринять. Но, наблюдая за лодкой, он вдруг заметил, что ее нос чуть изменил свое положение. Море пришло в волнение, потревоженное движением такой массы. Вновь ожившая подводная лодка медленно и неумолимо двинулась в сторону острова.

2

Взяв очередную карту, Мэйсон Холкоум понял, что златокудрая госпожа Удача в одеянии из шуршащих банкнот стоит за его правым плечом. Он попытался погасить хищный взгляд, которым сверлил своего партнера, но это оказалось чертовски трудно. На руках у Мэйсона были две дамы и три валета; он чрезвычайно медленно поднял глаза («Ну, паренек, – сказал он себе, – все должно выглядеть совершенно невинно…») на Перси Лэйна по прозвищу Толстяк. Перси, пухлый негр с высоким лбом и овальными, близко посаженными глазками, молча разглядывал Мэйсона с другой стороны перевернутой ржавой бочки из-под горючего, которая заменяла им карточный стол.

– Давай, парень! – осторожно проговорил Мэйсон, пытаясь повлиять на неожиданное обострение ситуации. – Сколько карт?

– Три.

Он бросил на стол три карты и из затрепанной колоды, которой на верфи играли с незапамятных времен, взял другие.

– Ладно. Поднимаешь? – спросил Мэйсон, предвкушая легкую расправу с противником.

Перси помотал головой и нахмурился, предчувствуя подвох. Он посмотрел за широкое плечо Мэйсона, на безбрежное море, опять опустил глаза и уставился в свои карты. Без единого слова он потянулся к лежавшей рядом полупустой пачке сигарет. Каждая сигарета была разломана пополам. Перси разложил перед собой четыре половинки.

– Прекрасно, – Мэйсон выложил на бак четыре свои и добавил еще три. – И еще три…

Перси пожал плечами, принимая повышение.

– Что там у тебя, дружище? – полюбопытствовал Мэйсон, весь подобравшись, как перед прыжком.

– По-моему, похвалиться нечем, – вздохнул Перси и веером выложил карты на металлическую поверхность. – Думаю, бито…

Перед ним лежали два туза, две «дикие» двойки и шестерка.

У Мэйсона занемела шея. Он бросил свои карты на стол. Перси громко расхохотался и прибавил несколько половинок сигарет к растущей горке своих выигрышей.

– Вот и мне счастье привалило, – спокойно заметил он.

– Я не буду больше играть этим старьем! – воскликнул Мэйсон. – Они насквозь просвечивают, сволочи!

– Да заткнись ты, – оборвал его Перси. – И делай ставку…

С моря тянуло прохладным свежим ветерком. Приятно было сидеть здесь, вдали от полуденного солнца, духоты верфей и причалов, вони солярки, бензина, смазки и аккумуляторной кислоты. Где-то упорно стучал по дереву молоток и противно визжала ножовка: наверное, Дж. Р. или мастер Ленни, не щадя себя, угорая на палящем солнце, торопились закончить ремонт обшивки «Джинджер». Владелец судна, старик Хейрлесс – Лысый, как его прозвали на верфи,

– был добрым другом хозяина верфи мистера Кевина Лэнгстри, чем и объяснялась та спешность, с какой «Джинджер» приводили в порядок.

Верфь Лэнгстри переживала не лучшие времена. Сейчас это была настоящая свалка: повсюду виднелись скопления бараков и сараев, штабелями громоздились доски, валялись пустые бочки из-под бензина, коробки и ящики, змеились, словно жирные коричневые питоны, канаты, пылилась техника, высились бесконечные штабеля старых покрышек – ими пользовались на пристанях для швартовки. Когда-то, в период оживленного движения в бухте острова, в доках стояли американские и британские грузовые и торговые суда и дела на верфи процветали. Теперь же верфь занималась в основном обслуживанием и починкой мелких рыболовецких суденышек с острова и изредка ремонтом яхт, которые появлялись здесь в туристический сезон. Количество рабочих с начала второй мировой войны, когда верфи щедро платили за ремонт союзных судов, воевавших с Германией на Карибах, сократилось втрое. Как охотно рассказывал всем и каждому старый Лэнгстри, в те дни на верфи работало сто человек, в две смены. Работы было полно, условия – тяжелейшие, но люди знали, ради чего надрываются. Все это были сильные, крепкие островитяне, едва ли не от рождения наделенные трезвым и здравым представлением о том, что представляет собой маленький траулер и как устроены более крупные и сложные корабли со стальной обшивкой. Они постигли искусство быстро латать пробоины и пускать в дело все имеющиеся под рукой материалы, чтобы совершенно безнадежное на первый взгляд судно вновь было готово к походу. Они могли с закрытыми глазами разобрать и снова собрать судовой двигатель, починить штурвал, восстановить разбитый корпус парусника или рыбачьего судна и, поплевав на кусок проволоки, запустить заглохший мотор ялика.

Но одни погибли, обслуживая военные корабли в зоне боевых действий, где те были прекрасной мишенью для врага, а другие, и таких было много, сразу после войны уехали с Кокины в поисках более высокооплачиваемой работы. Теперь почти на всей верфи царило запустение. Склады пустовали. Из двух деревянных строений с двускатными жестяными крышами – сухих доков – использовалось лишь одно, да и то только в тех случаях, когда требовалось подлатать или более серьезно отремонтировать суда покрупнее. Прочие постройки, поставленные в свое время английскими моряками для того, чтобы подбитым военным кораблям было где ждать ремонта или буксира, медленно разрушались под действием соленого воздуха. Они были забиты оборудованием и снаряжением, сваленным сюда после того, как отпала необходимость военного присутствия на Карибах. Однако несмотря на то, что работы сильно поубавилось, верфь сохраняла прекрасную репутацию – Кокина оставалась на карте исключительно благодаря ей – а рабочие, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, подрабатывали на стороне – кто рыбаком, кто на ферме.