Максим Маскаль - Пазл

(дед),

большая компания

(ДЕД),

куча гостей, фейерверки, все это, несомненно, сказалось на организме.

(МЕРТВЫЙ ДЕД В КРЕСЛЕ!)»

Рома дернулся, чуть не выпустив руль. Боже, а вдруг эта Анна Семеновна после бесплодных звонков решит, что с ним что-то произошло, и вызовет слесаря? Тогда неприглядная правда выплывет раньше намеченного срока, а ему это совсем не нужно. У него много гостей, у него день рождения, впереди еще два дня развлекухи…

По дороге они прихватили еще спиртного, кое-какой закуски, и «гужбан» продолжился.

Дальнейшее он помнил плохо. Кто-то упал на музыкальный центр, выставленный на улицу, залив его пивом. Там что-то зашипело, заискрилось, после чего центр наотрез отказался работать. Жорик «стрельнул» денег у Ромы и с еще двумя друзьями на ночь глядя уехал в Москву, где в круглосуточном магазине был приобретен другой.

Потом, кажется, снова приезжала полиция, и Жорику снова пришлось разруливать ситуацию, вернулся Витек с зашитой губой, в доме разбили окно, какая-то парочка трахалась прямо на веранде под восхищенные и подбадривающие вопли окосевшей молодежи… Последнее, что он помнил, – ему звонила мать, узнавая, не вернулся ли он в Москву, но он нагрубил ей и кричал, чтобы она не лезла в его жизнь, а после этого кинул телефон в мангал, где готовилась очередная порция шашлыка.

На этот раз пробуждение было куда тяжелее. Рома очнулся на кухне, в луже собственной рвоты. Горло болело, язык казался огромным и неуклюжим и царапал небо, в голове, как маятник, пульсировала тупая боль. Он посмотрел на руки – они тряслись.

Вместе с ним проснулся крошечный зверек.

«Уезжай, – ласково сказал он. – Приводи себя в порядок и уезжай, Рома. Ты стал похож на скотину».

Скотина. Точнее не придумаешь. Он вспомнил, что ему звонила мать. Интересно, не проговорился ли он случайно насчет деда?

Рома попытался встать, но виски сдавило с такой леденящей силой, что он благоразумно решил остаться на четвереньках. Так и пополз к туалету. Каждый шаг отдавался всеобъемлющей болью в голове, будто он карабкался на Эверест, испытывая кислородное голодание. С грехом пополам добравшись до туалета, он боднул перепачканную шашлычным соусом дверь головой. Она открылась, и Рома поднял глаза.

Он хотел завопить во все горло, но сил на это не было. Ужас парализовал его настолько, что он просто тихо вздохнул и повалился на пол, теряя сознание. Однако, прежде чем окончательно окунулся в холодную, обволакивающую и вместе с тем спасительную бездну, в мозгу словно ударили хлыстом – дед. В туалете был дед, он восседал на унитазе в военном кителе и с укором смотрел на Рому…

Его привели в чувство с помощью холодной воды. Ругаясь и отплевываясь, он поднялся на ноги, которые предательски дрожали, с замирающим сердцем вспоминая увиденное. Господи, у него началась белая горячка. Все, с алкоголем хватит, сегодня воскресенье, завтра домой.

Домой.

(К деду.)

Какое успокаивающее слово «домой».

Он пришел в себя только к вечеру, после двадцатой чашки кофе и неоднократно принятого душа. Наступала самая тяжелая, самая неприятная, но необходимая стадия любой вечеринки – уборка. Многочисленные «друзья», заранее осмыслив, что их могут на вполне справедливых основаниях привлечь к этому неблагодарному занятию, потихоньку и незаметно рассосались, напоминая всемирно известного Карлсона, который как-то заявил Малышу: «Ты знаешь, мне вдруг как-то домой сразу захотелось… И вообще, задержался я тут с тобой». В итоге с ним остались преданный Жорик и Жанна с какой-то подругой, молчаливой прыщавой особой.

А уборка, нужно сказать, была знатная. Травы во дворе вообще не было видно – она полностью скрылась под мусором. Пустые бутылки и банки, пакеты из-под угля, одноразовые тарелки, вилки, стаканчики, размокшие салфетки, обертки из-под шоколада, чипсов, размазанный торт с поломанными свечами и кляксами воска (Рома даже и не помнил, что на его дне рождения присутствовал торт и что его вообще кто-то ел), недоеденные фрукты, арбузные корки, остатки шашлыка, шампуры с засохшими ошметками мяса, над которыми уже кружили мухи… Вытряхивая мангал, он обнаружил в углу спекшийся кусок почерневшего пластика – остатки его телефона. Теперь ему нужен новый телефон. Это не проблема, куда больше его расстраивало, что в том, который он сжег, осталась записная книжка с нужными номерами.

Про бассейн и говорить нечего. Чего там только не было, прямо как в бюро находок! Стул, чей-то вывернутый наизнанку носок, пластиковые бутылки из-под минералки, огурцы с помидорами (!), парик (!!)… Эти два дня прошли в таком мощнейшем коматозе, что Рома вряд ли удивился бы, узнав, что это сам дьявол вылез из преисподней заглянуть к нему на «огонек». В доме тоже было не ахти: на первом этаже разбиты окна, кровать сломана, на кухне сорван кран, дверь от ванной мирно стояла рядом с самой ванной, пол на втором этаже залит вином, все кровати перевернуты…

Чуть позже Жорик, смущаясь, рассказал, что, когда Рома спал, ему пришлось дать ментам денег.

– Сколько? – тупо спросил Рома.

– Полторы, – стараясь не встречаться взглядом с Ромой, сказал Жорик. – Своих не хватило, ребята добавляли. Потом нужно раскидать, я записал, сколько кому.

Вздохнув, Рома пообещал, что вернет все деньги, но только когда приедет в Москву.

Они убирались до глубокой ночи, и только около половины третьего Рома прилег отдохнуть. Он задремал, и ему приснился сон.

Он возвращается домой и входит в квартиру. Дед сидит, скрючившись еще больше и словно уменьшившись в размерах, из ноздрей тянутся слизистые дорожки. Дед буквально «тает». В коридоре плавает сладковатый запах разложения. Несмотря на сетку в окнах, над его телом деловито жужжат мухи. Откуда они появились, из вентиляционного отверстия, что ли?

Он начинает звонить матери, потом в полицию. Мать в шоке, обещает к вечеру прилететь. Приходит участковый. Он долго смотрит на кресло, в котором сидит почерневший дед, и говорит: «Как вам не стыдно так шутить?! Ведь здесь никого нет!» Рома кричит, как это нет, вот, смотрите, он прямо перед вами, но участковый усмехается и уходит, предупреждая, что в следующий раз за такие шутки упечет его в кутузку на пятнадцать суток. Рома мечется по квартире, а дед как ни в чем не бывало сидит в кресле, будто исподтишка подсматривая за ним. Приходит Татьяна, Рома хватает ее за руку и тащит к креслу. Она делает удивленное лицо, словно не понимает, о чем говорит Рома. Он орет на нее, хватая ее кисть и дотрагиваясь ею до съежившегося лица деда, мол, потрогай, неужели ты слепая?! У деда оттопыривается нижняя губа, оттуда падает белая личинка. Татьяна вырывается и в ужасе убегает из квартиры, крича, что Рома сошел с ума. Вечером приезжает мама, и с ней то же самое. Она смотрит на кресло, поворачивает бледное лицо к Роме и… говорит, она говорит…