Алексей Атеев - Обреченный пророк

Народ замер, предчувствуя недоброе. Все прекрасно знали, что последует дальше.

Дама походкой Клеопатры шла через площадь. Ионька подкрался вплотную, нагнулся и резким движением задрал подол платья Первой Леди.

Все ахнули. У присутствующих в толпе мужчин засверкали глаза. Женщины, которых у универмага было большинство, сначала стыдливо захихикали, потом захохотали во все горло. На жене Первого по случаю жары не было нижнего белья.

Ионька остолбенел, забыв даже произнести свою обычную фразу: «Я на тебе женюсь».

Первая Леди Ямайки резко повернулась, глаза ее готовы были вылезти из орбит. Рот беззвучно открывался и закрывался.

В следующий момент дама завизжала. Потом утверждали, что крик был слышен даже в самых отдаленных уголках города. Она бессмысленно всплескивала руками и голосила не переставая.

На крики прибежал перепуганный шофер. Он грубо оттолкнул обслюнявленного Ионьку, умело поправил на даме подол и потащил ее к машине.

Дурак сидел в пыли, рыдал и размазывал слюни и слезы по грязному лицу.

Народ оживленно начал обсуждать увиденное. Все веселились. Примерно спустя час на площадь въехала «скорая помощь». Оттуда вышли два молодца, подхватили бедного Ионьку, который давно забыл о содеянном, и поволокли в машину.

Рассказы о происшедшем мгновенно облетели весь город. Они обросли весьма живописными подробностями. Говорили, например, что Ионька пытался изнасиловать Капитолину прямо посреди площади, полностью раздел ее, но был остановлен самим первым секретарем, пришедшим на помощь супруге.

Дурачка все жалели, считая, что больше его не увидят. Однако примерно через неделю он снова бродил по городским улицам и приставал к женщинам.

Первая Леди Ямайки несколько дней не показывалась, но вскоре появилась как ни в чем не бывало. Лицо ее стало еще более неприступно. Теперь даму повсюду сопровождал горкомовский шофер. Однако, несмотря на происшедшее, а может быть, благодаря ему популярность Капитолины, особенно у мужской половины населения, значительно выросла.

Зачем такое многословное отступление от основной нити сюжета, скажет читатель. Возможно, он отчасти будет прав, однако эта сценка как нельзя лучше рисует нравы Тихореченска.

Вернемся все-таки к психиатрической лечебнице.

Психушка, как мы уже упоминали, возникла в бывшем монастыре в 1956 году. Вначале в старые стены приехали строители, причем не городские, и навели капитальный порядок.

Горожане первое время считали, что здесь снова будет тюрьма. Этим объяснялась некоторая таинственность, окружавшая реставрационные работы. Попытки городских мальчишек проникнуть туда строго пресекались. Вообще стройка тщательно охранялась. Но вскоре на загадочном объекте появились люди в белых халатах, и было объявлено, что в монастыре расположится больница. Долго не сообщали какая. И вдруг огорошили: дурдом!

Почти любое лечебное заведение пользуется в народе почтением. К этому же отношение двойственное. Страх и юмор переплелись в нем. Анекдоты о психах в достатке представлены в народном фольклоре, но есть в этой теме нечто мрачное, а смеяться над психическими больными может только сам недалеко ушедший от них человек.

Первое время больных в лечебнице было немного, всего несколько человек. Об этом поведал городу старичок парикмахер, которого приглашали стричь и брить психов. Кроме него, на территории лечебницы не побывал ни один горожанин. Весь медперсонал был приезжий, даже санитары, нянечки и технички.

Старичка требовали в бывший монастырь всего несколько раз, а потом перестали приглашать – видимо, обходились своими силами. Да он и не рвался – хотя ему неплохо платили, ходить туда он откровенно побаивался.

– Расскажи! – приставали знакомые. Но он отмалчивался.

Крепился парикмахер примерно месяц, потом, выпив чуть больше обычного, проговорился.

– Мне кажется, – поведал он собутыльникам свою догадку, – там лежат генералы…

– Какие генералы? – изумились приятели.

– Самые настоящие боевые генералы, но только свихнувшиеся. Люди весьма солидные, не какие-нибудь доходяги. И одеты чисто, некоторые даже в полувоенной одежде!

– Ну-ну! – подгоняли приятели.

– Я их стриг и брил, – пояснил парикмахер.

– Это понятно, давай дальше!

– Говорили они все больше о сражениях, там у них даже карты боевых действий висят, а главный у них Жуков!

– Какой Жуков? – вопрошали потрясенные приятели.

– Как какой?! Георгий Константинович.

– Неужели сам?!

– А кто его знает, может, и сам. Я когда его первый раз брил, так он сидел сначала смирно, потом как заорет: «Воздух!!!» Прибор у меня из рук выбил, воду разлил и под кровать полез. Я, признаться, до смерти испугался, но тут в палату (а палаты у них одноместные) влетает здоровенный детина-санитар и кричит:

«Товарищ маршал, отбой воздушной тревоги!»

Он вылез – и как ни в чем не бывало командует мне:

«Рядовой, продолжайте бритье!»

– А ты? – изумлялись приятели.

– Я добрил.

– Вот ты говоришь, – спросил самый недоверчивый из слушателей, – что у них там карты висят, как же: в одноместной палате – и карты?

– Первый раз я их брил поодиночке, – объяснил любознательному слушателю парикмахер, – а потом в общей комнате, вроде они там обедают, под присмотром санитаров. Вот там карты и висят, и еще картины разные военные… Там и Сталин есть, – шепотом произнес рассказчик, оглянувшись по сторонам. Приятели вытаращили на него глаза.

– Я когда в общей комнате их брил, тот самый Жуков спрашивает другого генерала: «А что это сегодня Иосифа Виссарионовича не видно?»

«А он на Ближней даче», – отвечает тот, а санитары хохочут…

– Скажи, – спросил затесавшийся в компанию скептик, – а Берию ты там не встречал?

– Кого не видел, того не видел, – спокойно ответствовал парикмахер. – Мне кажется, – серьезно продолжал он, – это настоящие генералы. Конечно, не Жуковы и Рокоссовские, но тоже важные птицы. Ну, свихнулись они, бывает, так не класть же боевых заслуженных людей с разными там алкашами и параноиками. Вот для них и создали персональный дурдом!

Объяснение это было недалеко от истины.

Несмотря на уже упоминавшееся психическое здоровье жителей Тихореченска, случалось, и в нем люди сходили с ума. Но ни разу не было случая, чтобы их лечили в городской психиатричке, или попросту в Монастыре.

Кстати, пренебрежительные названия типа: дурдом, психушка, – употреблялись по отношению к лечебнице редко. С первых же дней существования ее стали называть Монастырем.

То, что местных больных в Монастыре не лечили, а отправляли в область, убедило тихореченцев в его спецназначении.