Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 1)

Кстати в Кронштадте уже есть в одном из приказов пунктик об отстреле всех бегающих в неположенных местах собак, не сопровождаемых бегущими рядом с той же скоростью хозяевами. И весьма жесткие санкции для тех, у кого собака не на поводке и без намордника. Пятнадцать суток общественно-полезных работ, как называется деятельность в 'отряде исправления 3 категории'.

Так вот, оказывается, и до Беды каждая вменяемая собака должна была знать свою кличку, прибегать к хозяину по первому зову, а в людных местах идти слева, держась плечом у ноги хозяина. Ну, про поводок и намордник уже говорилось. Надо же. Я и не знал, как, впрочем, и сами собаковладельцы.

Вообще-то Бурш то и дело ставит меня на место и многие мои разумения пускает дымом. Мне вот казалось, что дрессура унизительна для собаки. Типа собака — она тоже личность. Но на дрессировку Фрейя рвется как на праздник, за четверть часа уже начинает поскуливать, скрестись в дверь и проявлять нетерпение. И на площадке старается изо всех своих пока невеликих сил и явно радуется, когда у нее что-то выходит. Бурш, правда, придерживается метода поощрения — потому мне приходится то давать вкусняшки, то гладить, то хвалить в устной форме, рассказывая щену какая она умница. Она в ответ готова из шкуры вылезти. Коллега же все мои интеллигентские благоглупости разбил простым вопросом: 'Дрессура значит подавление индивидуальности? А когда человеческого детеныша учат говорить, ходить и есть самостоятельно — это надо думать тоже подавление индивидуальности?'.

Уел. А потом еще и дополнил: 'Собака — стайный хищник. Потому семья хозяина — для нее своя стая. А в стае все сидят на своих полках по иерархии, согласно штатному расписанию. И либо хозяин — вожак стаи — и тогда для собаки все ясно и она с удовольствием играет по правилам, либо хозяин — пустое место и тогда она сама становится вожаком. У подавляющего количества собачников — вожак стаи — именно собака. И это грустно, потому как вместо умного существа, от которого всем радость получается вздорная, злая и тупая скотина. Глупость хозяина всегда на собаку переходит'.

Ну, не возразишь. Вот и учим собак ходить и говорить… Есть самостоятельно они уже и сами умеют. Но трудно это все…

Уже в конце занятия собаченции внезапно начинают щетиниться, урчат и пятятся.

Странная реакция. Когда рядом зомби — Фрейя лает и прыгает на месте. И на Блондинку тоже так отреагировала. И до того — был уже морф, та же реакция. А тут попятились и дернули разом в дальний угол площадки. Аллюром три креста. (Не знаю, что это такое на самом деле, но звучит красиво — и, наверное, это значит 'очень-очень быстро').

Мы с Буршем тоже, не сговариваясь, начинаем отходить за собаками. Тяну с плеча ППС. Коллега оказывается только с пистолетом. Ничего не вижу сильно страшного. Но то, что мы оба вооружены не шибко, да к тому же я не в курсе как Бурш стреляет — не настраивает на боевой лад.

— Пойдем, глянем? — не очень уверенно спрашивает коллега.

— Не тянет. И одеты мы не толсто и вооружены слабовато.

— Это да… А что там? Так Фрейя уже реагировала?

— Нет, так не было ни разу. На морфов она лаяла.

Смотрим на собак. Из-за стоящего в углу площадки металлического короба, где хранится всякий нужный инвентарь, опасливо торчат два кожаных носа. Спрятались щенята.

— Что бы сделали персонажи в американском триллере? — спрашиваю я Бурша несколько нервно.

Он косо улыбается, отчего шрам на щеке шевелится как живой, потом отвечает: 'Они бы разделились и пошли посмотреть, что там за скелет танцует'.

— Значит, мы что должны сделать? — пятясь, спрашиваю я его.

— Брать щенят на руки и валить отсюда — причем быстро.

И мы выполняем намеченное действо с мужественной непреклонностью и стремительностью.

Только выбежав на городскую улицу, останавливаемся.

Щенята нервничают, но уже не так боятся, как на площадке. Значит, нечто отдалилось.

Начинаю вызывать майора. Отзывается с задержкой. Докладываю ситуацию. Хмыкает, приказывает дать координаты места, где стоим. Передаю рацию коллеге, он лучше тут ориентируется… Майор слушает, обещает прибыть через десять минут.

— Да, а что это вы говорили о крепостной стене, рядом с которой мы стоим? — осведомляюсь у напряженно посматривающего по сторонам коллеги.

— Так вот же она у вас перед глазами — удивляется он.

— Вот этот заборчик!?

По-моему я его обидел.

— А вы заберитесь на него сначала. Вполне нормальная крепостная стена. Ну не по всему периметру сохранилась и башня только одна уцелела, но тем не менее.

Стоим, молчим. Смотрим по сторонам. Тормозим бабку с ротвейлером, которая шла явно на выгулочную площадку, где мы как раз занимались. Рекомендуем ей не переть на рожон до прихода патруля. Бабка вроде внимает голосу разума, но ее песик думает иначе и спокойно волочет старуху, не слишком обращая внимания на ее окрики, команды и прочие бессмысленные попытки удержать пса на месте.

Нелепая ситуация. Бурш выразительно смотрит на меня, на увлекаемую бабку и ничего не говорит. Он опытнее меня в собачьих делах и раз не вмешался — мне тоже не след соваться. Парочка тем временем прокорячивается в арку этой так называемой крепостной стены и бабкина ругань несколько стихает. Но очень ненадолго, потому как внезапно она становится громкой, визгливой, потом ее словно обрезает, и мы видим трагикомичную картинку — песику тоже что-то сильно не понравилось у площадки и теперь он стремительно несется обратно. Изредка успевая оттолкнуться ногами от земли, следом почти летит по воздуху бабка, наконец, она шмякается на землю и теперь пес ее волочит плашмя, отчего скорость его передвижения несколько снижается, но не так чтоб сильно.

— Может пристрелить жывотное, чтоб не мучилось?

— С ума сошли! Она хоть и старуха, а все-таки живой человек! Пункт 16–16 никто не отменял — осаживает мой порыв коллега.

— Я вообще-то про ротвейлера говорил — отвечаю я.

— Так и ротвейлер пока пункт 28 — 6 не нарушает. Бежит со скоростью хозяйки. Все в порядке.

— Помогите! — орет бабка.

— Да чем же я вам помогу — участливо отзывается Бурш.

— Джерика подержите!

— За какое место? — так же участливо вопрошает врач у протаскиваемой мимо нас старухи.

— Идиоты! За ошейник! Да сделайте что-нибудь!

— Могу Джерика пристрелить — предлагаю я, сдерживая смех и кося глазом на арку в крепостной стене.

— Нет! Не смейте! Не вздумайте стрелять, я буду жаловаться! — орет старуха.

Джерик сбавил пыл, ей удается встать на четвереньки. Я собираюсь ей помочь, но Бурш меня удерживает.