Виктор Точинов - Стая

Достала, хотя раньше предпочитала не притрагиваться без нужды к смертоносной игрушке. Знала, как обращаться, — Руслан настоял и научил — но не брала лишний раз в руки.

Теперь взяла.

Кто сказал, что оружие в руке придает уверенность? Может, кому-то и придает… Наташа же ощутила лишь болезненное любопытство: если заглянуть в дуло, будет ли виден металлический блеск пули?

Ничего… Бездонная чернота. Бездонная… Можно падать, и падать, и падать… Интересно, если нажать сейчас большим пальцем на спуск, успеет она увидеть ослепительную вспышку? Успеет понять, что происходит? Успеет почувствовать боль?

Из соседней комнатушки донесся стон, больше похожий на приглушенное рычание. Она вскочила, отложила пистолет, поспешила туда…

Одеяло сброшено на пол. Тело обнажено — тело, все еще похожее на человеческое… Встречаются, наверное, и такие люди — облепленные переразвитыми мускулами, с сильно выступающими челюстями…

Существо, не так давно звавшееся Андреем Николаевичем Ростовцевым, зашевелилось, вновь издало не то стон, не то рычание. Наташа торопливо взяла шприц-тюбик, лежавший на колченогой тумбочке, сдернула колпачок с иглы…

На бугрящейся мышцами руке должны бы были виднеться следы бесчисленных инъекций — но не виднелся ни один. Раны — и не только такие незначительные — заживали у существа необычайно быстро.

Укол подействовал почти мгновенно: тело вновь вытянулось неподвижно, стоны смолкли, слышалось лишь тяжелое ровное дыхание.

«Видит ли оно сны?» — подумала Наташа, даже в мыслях она не могла назвать это Андреем.

Вполне возможно, что видит, — жуткие сны, кровавые…

А ведь она любила это — совсем недавно… Смерть любимого, наверное, пережить легче. Потому что понимаешь: того, кто был тебе дорог, уже нет. Он остался лишь в твоей памяти. В могилу или в печь крематория отправляется не он — груда мертвой органики. Больно и страшно, однако пережить можно. Но вот так… Андрей не умер, лежит перед ней, дышит… Только он уже не Андрей. Нечто чужое и чуждое, даже внешне едва похожее… Нечто, лишь бесчисленными инъекциями удерживаемое на самой грани превращения в дикого, опасного для окружающих зверя… Нечто, в редкие минуты бодрствования желающее лишь одного: жрать, жрать, жрать…

Она подняла с пола одеяло, вновь прикрыла существо… Вернулась в другую комнатку. Пистолет лежал на столе — тяжелый, матово поблескивающий. Манил…

Если Руслан не вернется… Если он не вернется…

Стук в дверь. Знакомый, условный…

Она замерла, не в силах поверить.

Потом метнулась к двери — и через несколько секунд уже рыдала на груди у Руслана… Говорила быстро, сбивчиво, перемежая речь всхлипываниями: о том, как она уже его похоронила, и о том, какие страшные мысли приходили ей при виде пистолета, и о том, что она не может, не может, не может больше быть рядом с ЭТИМ…

Он не знал, как и чем ее утешить. Не сообщением же, что кто-то — причем явно не господин Савельев — начал на них масштабную охоту?…

— Все будет в порядке, — сказал Руслан ровным тоном. — Мы выкарабкаемся. И вытянем его (кивок на фанерную перегородку, капитальных стен внутри хибарки не было). Не для того мы одолели такой путь, чтобы в самом конце прекратить барахтаться и пойти ко дну…

Руслан говорил долго и совершенно бездумно — самые затертые, тривиальные успокаивающие фразы. Он прекрасно знал, что слова сейчас — не главное. Сейчас важно говорить как можно больше, и всё равно что, лишь бы тон был ровный, успокаивающий…

Подействовало. В очередной раз подействовало. Всхлипывания прекратились. Слезы больше не катились по щекам.

— Хочешь, анекдот расскажу? — спросил Руслан четверть часа спустя, подкрепляя силы скудным ужином. — В очереди к банкомату услышал…

Она кивнула, хотя на самом деле не хотела. Абсолютно не хотела.

— Живут рядом два новых русских: Иванов и Рабинович. Ну и гнут понты, кто из них круче: если Иванов жене новую шубу купит, так и Рабинович тут же со своей благоверной в магазин спешит; у Рабиновича новый «мерс» появится — Иванов на другой день в автосалон… Вот Иванов и думает: дай-ка я его уем, такого уж точно не сделает… И денег не пожалел, к своему новому «мерину» из ближней церкви целую камарилью вызывал, освятить машину: певчие поют, дьяки курят ладан, попы святой водой брызжут. Фиг, дескать, повторишь, у вас такого не принято… Утром просыпается от скрежета. Глянул в окно: а вокруг тачки Рабиновича раввины собрались, Талмуд вслух читают, а один ножовкой самый кончик глушителя обрезает…

Наташа попыталась улыбнуться хоть какой-то, хоть самой вымученной улыбкой…

Не получилось.

2

— Роман! Роман! — голос шел откуда-то извне, настойчиво пробивался, ломился в замкнутый мирок, в крохотный кокон, наполненный темнотой и болью.

И пробился.

Человек, лежавший на реанимационном столе, открыл глаза.

— Роман, вы меня узнаете?

Он не узнавал. Да и не мог узнать… Со зрением творилось нечто странное — как узнаешь мутное, расплывающееся пятно, из которого доносится голос?

Нет, не узнаю, хотел сказать он, — и не смог. Попытался покачать головой, но не был уверен, удалось ли ему простенькое движение… Однако Романа Лисовского это уже не заботило, он вновь начал соскальзывать в темноту и в боль…

Посетитель — высокий мужчина в белом халате, небрежно накинутом на дорогой костюм, — сказал, не оборачиваясь:

— Сделайте что-нибудь.

Слова прозвучали отнюдь не приказом, — расплывчатым и несколько равнодушным пожеланием. Но реакцию вызвали незамедлительную. Человек, заплативший столько, имеет право изъявлять свои желания в любой форме, как заблагорассудится, — немедленное выполнение обеспечено.

Лисовский почувствовал, как что-то знакомо кольнуло в руку, и еще раз, и еще, и еще… Отчего так много? — вяло удивился он. По телу растекалось что-то непонятное, незнакомое, по действию не похожее на прежние инъекции…

— Поспешите, это ненадолго, а повторить я…

— Выйдите, — посетитель все так же без нажима перебил речь человека в салатном медицинском костюме. — Выйдите все.

— Но…

Посетитель соизволил наконец повернуться к врачу, взглянул удивленно. И очень скоро остался наедине с забинтованным пациентом.

— Роман! Теперь вы меня узнаете?

Незнакомое ощущение достигло головы, мысли прояснились — и Лисовский узнал… Не лицо, по-прежнему остающееся смутным. Узнал голос — согласные в произносимых словах звучали мягко, что придавало словам некую задушевность… Именно так говорил человек, отправивший отставного майора-спецназовца Романа Лисовского в рейд к таинственному объекту, затерянному в безлюдных лесах на границе Ленинградской области и Карелии… В рейд, завершившийся здесь, в отделении реанимации…