Юлия Шолох - Тихий омут

— Зачем тебе? — вырвался у нее вопрос. — Ты же не веришь в такое.

Верить-то я может и не верю, но похоже она единственный человек, который знает что-то, чего не знают все остальные. Говорить правду Насте я не решилась, это из тех вещей о которых, я уверена, нельзя упоминать вслух, поэтому я ответила:

— Не знаю точно, зачем мне к ней, просто как-бы больше идти не к кому.

— Да что случилось-то?

— Понимаешь, в моей жизни как-то так все складывается, как будто мне слишком сильно везет. А почему, я не знаю.

Эта отговорка была недалека от истины. Мама жива, работа, пожалуй, лучшая из тех что можно найти в нашем городе. А теперь еще и этот странный парень, к которому я еще не знаю как относится.

— Ну, хорошо, — растеряно ответила Настя. Ее муж вскоре пришел с работы и нам не пришлось его долго уговаривать, он сам был не прочь покататься. Пока он ужинал, Настя быстро отнесла сына бабушке и мы сразу выехали. Бабка жила в какой-то дальней деревне, так что нам повезло, что сейчас лето и сухо, в грязь мы бы точно где-нибудь застряли.

Деревенька была крошечная, никаких дорог, низкие посеревшие дома и кривые заборы. Единственное украшение — зелень, она даже такое глухое место превратила в сказочное поселение. Нет в нашем мире украшения лучше.

Дом Тарасовны был деревянным, на вид самым крепким. Покрашен зеленой краской, а ставни — голубой. Во дворе, заросшем травой, захлебывалась лаем мелкая собачонка. Мы остановились у калитки и Настя отправила меня одну, оставшись ждать у машины.

Я вздохнула и вышла. И быстро направилась к дому, боясь передумать. Какой-то частью разума я все-таки считала, что вся эта поездка — занятие глупое и пустое.

Кривая обшарпанная дверь, ведущая в дом, была открыта, я постучала об косяк, зовя бабку и услышала голос изнутри, приглашающий войти.

Сквозь выцветшие занавески попала в большую комнату с печью. Деревянный пол, покрытый самодельными дорожками, много икон и черно-белых фотографий на стенах, вышитые полотенца, одеяла из кусков ткани. Тарасовна сидела у дальней стены на кровати, заваленной подушками ручной работы. В комнате было очень тихо, прохладно и пахло чем-то травяным. Мне тут понравилось.

— Пришла? — спокойно спросила бабка, — сядь куда-нибудь.

Я сделала шаг по направлению к ней.

— Нет, нет, — слабо заговорила Тарасовна. — Сядь там у двери, у меня голова от тебя болит.

Я оглянулась и села на стул у входа. Даже он был накрыт связанной крючком салфеткой — вот такое у Тарасовны представление о красоте. Надо было что-то сказать, и наверное сказать правду.

— Я… не знаю зачем точно пришла, — сообщила ей.

— Ну, зачем, — спокойно ответила она. — Все за тем же. Зачем все молодые ходят? Любви хотят. Все хотят любви, придут и просят, как будто я помню что это, — она тихонько засмеялась. — У тебя-то есть кого любить?

— Понимаете, — мне очень сложно было сформулировать ответ, но уж когда получилось, он удивил меня саму, — у меня такое ощущение, что за меня все уже решили, и даже мнения моего не спрашивали. Как будто сказали — на, это тебе, и все.

Я замолчала.

— И ходят девки, все просят, — невпопад заговорила бабка. — Хотим, говорят любить, так чтоб до смерти. Хотим, чтоб на всю жизнь да сквозь любые трудности. А сами совсем не того хотят. Хотят, чтоб их самих любили, да на руках носили, да все ночи напролет сладкие слова говорили. А мужик, он не может так, ему ласка нужна, да забота. Хиреют они без любви хуже баб. И ходят девки, любви хотят. Я им говорю, кто ж мешает? Выбери да люби до старости, ан нет, все подавай им такого, чтоб на коленях пред ними стоял да за подол держался.

Я, честно говоря, совсем не понимала, к чему она все это говорит.

— Ты, деточка иди, иди себе с Богом, — вдруг сказала Тарасовна. — У меня от тебя голова разболелась совсем.

Я поднялась.

— Может… скажите что-нибудь про меня? Мне… нелегко, — спросила напоследок.

— Ах, милая, — спокойно ответила бабка. — Что про тебя сказать? У тебя своя указчица, ее воля мне не открыта. У нее и спрашивай. Только вот пожалуй одно скажу. Ему то… тоже, видимо, нелегко.

< Я поблагодарила и вышла. На Настин вопрос, как все прошло, только плечами в недоумении пожала.

— Мне кажется, она не в себе, — сообщила Насте, но у нее свое мнение, меня она даже слушать не стала.

Всю дорогу домой зато мне перечисляла, скольким людям и как Тарасовна помогла. Может и помогла, а может и нет. По большому счету без разницы.

Перед тем как заснуть я думала, и что же мне дал разговор с бабкой? Неужто в нем был какой-то смысл? Может он мне что-то разъяснил? Ничего подобного, туман все такой же плотный, только теперь из него исчезли смутные фигуры, которые могли чем-то помочь. Осталась только я, и напротив — он, плохо различимый силуэт странного незнакомца.

Что же, придется возвращаться к старой, испытанной временем практике — я окончательно откладываю все мысли о происшедшем на потом.

Следующим утром я долго думала, что одеть. Хотелось что-нибудь с длинными рукавами и высоким воротником. Но в жару так одеваться просто глупо. В конце концов я решила, что строгая юбка и блузка будут выглядеть достаточно солидно, чтоб меня не заподозрили в чем-нибудь несерьезном. Например в том, что я могу увязнуть в чьих-нибудь глазах.

День тянулся как-то очень медленно. Света пришла в новом платье и целый день смотрела на меня благосклонно. Я даже рискнула пойти с ней на обед, где нас увлекло известие Маши о приезде племянника Бориса Сергеевича.

— Отношу ему вчера вечером документы, как обычно, — у Маши на лице смесь любопытства и тайны, которую она пока не смогла раскрыть, — а он там с парнем каким-то разговаривает, почти кричит. Я, когда входила. Услышала: "она съест тебя с потрохами и не поморщиться!". Потом увидел меня, а сам испуганный такой и немного злой, я даже не помню, чтоб его когда-нибудь раньше таким видела. Говорит, спасибо Мария, идите домой, мы с племянником будем уходить, сами все закроем. А парень этот сидит себе спокойно на стуле и вовсю улыбается. Не знаю, чем он Бориса Сергеевича так довел, я даже волновалась пока домой шла, не станет ли ему там плохо.

Мы немного порассуждали, кто же эта таинственная «она», которая так угрожает племяннику Бориса Сергеевича, но ничего так и не придумали. Был момент, когда у меня промелькнула мысль, не из-за меня ли весь сыр-бор, это было бы лестно, но вряд ли правда — я видела-то Кирилла всего раз, и вряд ли одна встреча с человеком может напугать или расстроить такого серьезного человека, как Борис Сергеевич.

В конце обеда я все-таки спросила: