Самая страшная книга 2024 - Дмитрий Александрович Тихонов
– Ты чего?!
– Ты не слышал?!
– Нет…
– Петух прокричал.
Тринадцатый
…Толик досмотрел финальный монтаж с очищенным звуком, откинулся в кресле и довольно улыбнулся:
– Ну а что, не шедевр, но…
– …Для съемочной группы из учительницы и двух детей – неплохо?
– С языка снял. Блин, такая дичь, конечно, но потенциал какой! Нам бы тогда бюджетов побольше!
– Что дальше?
– Залью на Ютуб и раскидаю по группам фанатов перестроечных поделок. Вдруг кого зацепит, он и расшарит. А если и нет, то…
– Кино мы доделали. Память почтили.
– Именно! Мы молодцы!
Четырнадцатый
…Василий понял, что больше не может держаться.
Езда убаюкивала, Толик молчал, радиоведущий монотонно зачитывал новости, и голова Василия становилась все тяжелее, он прислонился к стеклу, смотрел на мелькающие столбы и маленькие домики, пока не отрубился.
И вот они с Ленкой и Вовой приехали к Толику в гости. Он гордо показывал им фотоателье. Небольшой светлый зал с панорамными окнами, вдоль стены тянется витрина с рамками, безделушками и примерами печати на футболках, кружках, брелоках.
Работница улыбнулась начальнику и запустила принтер, он загудел, зашелестели головки, вдалбливая чернила в глянец, и в лоток подачи выскользнуло первое фото. На нем испуганно улыбающийся Василий баюкает комок, запеленутый в красное одеяльце, а Лена придерживает мужа за плечо.
Следующий снимок принтер выплюнул быстрее.
Утренник в детском саду. Вовка в маске черной собачки на фоне украшенной елки.
Еще быстрее.
Лена, Василий и Вовка стоят у школы, Вовка с огромным белым букетом.
Быстрее.
Лена и Василий на годовщине свадьбы пьют, сцепившись руками, будто на брудершафт, Вовка сидит рядом и машет в камеру.
Быстрее.
Василий блюет в унитаз, а Лена отгоняет фотографа.
Быстрее.
Лена плачет, Вовка сидит у нее на коленях, обнимает плюшевого медведя.
Закричал петух, за панорамными окнами погасло солнце, заклубилась непроглядная темнота.
Снимки стали вылетать один за другим, без перерыва. Принтер гудел, словно буровая установка. Василий отступил, затыкая уши.
Фотографии, переполнив лоток, сыпались на пол.
Василий сидит в монтажной комнате «Останкино», берет у коллеги фляжку. Долгая бессонная ночь. Можно.
Василий пьет на кухне.
Лена и Вовка лежат на лестничной клетке, тонут в дыму.
Лена тянется к Вове, а он хочет обнять что-то невидимое, то, чего нет рядом, то, что в этот момент пинает его пьяный в умат отец.
Два прозекторских стола. Два обугленных трупа. Один побольше. Другой совсем маленький. Оба в позе боксера.
Тогда, при опознании, Василий разглядел каждую детальку: обрывок платья, впаянный в кожу Лены; Вовины руки, напоминающие тонкий сухой хворост…
Василий огляделся, ища поддержки, но залаяла собака. И Лена, и Вова, и Толик, и безымянная работница ушли в черноту дверного проема.
Василий почувствовал холод, ледяную скованность, промерзшие цепи, оплетающие саму его суть. Он будто снова стал мальчиком, застывшим перед могилой учительницы.
А принтер продолжал харкать снимками.
Василий заплакал, упал на колени и сгреб охапку фотографий.
Боковым зрением увидел черного метиса. Собака села рядом. От нее воняло перегаром.
Василий начал раскладывать фотографии.
В сказке мальчику было легче. Ему всего-то требовалось собрать из осколков льда слово «вечность». Василию же предстояло выложить из фотографий запоев и обгоревших трупов слово посложнее.
Он не уйдет отсюда, пока не получится.
А у него не получится.
Уже шла свинья. Она не спешила. И когда она войдет в ателье, Василий сам будет умолять, чтобы его сожрали.
Принтер гудел так, что дрожали стекла, грозили расколоться.
Василий переставлял фото местами, рвал, складывал обрывки, тасовал фрагменты, но результат не менялся. Иначе и быть не могло. Из смерти жизнь не создать. В ледяной игре разума не победить. От холодного жара осколков не спасут никакие рукавички.
Складывай, переставляй, тасуй, мальчик. Все равно выходят исключительно слова, воняющие формалином, гарью и кисло-горьким потом.
Герда не придет, ее не существует. Как нет и Снежной королевы, в общем-то.
Есть мальчик и фрагменты.
Нет. Только фрагменты. Ведь сознание мальчика – тоже давно уже просто ледяное крошево.
Собака зарычала и с разбегу прыгнула, толкая Василия боком, он начал отбиваться и саданул Толика по лицу.
Тот рассмеялся:
– Удар за удар? Уважаем. Ну как ты?
– Тормозни…
– Проблеваться? Ща…
Машина остановилась у обочины, Василий расплакался и бросился Толику на шею, повис гирей, друг похлопывал его по спине.
– Толька… Толян… Медведя дай.
– Какого медведя? Тебя белка нагнала?
– У меня в сумке. Ты закинул с вещами. Игрушка. Плюшевая. Дай мне, пожалуйста…
– Да, да, сек.
Василий обнял медведя, от мягкой макушки до сих пор пахло ромашковым мылом Вовки, или просто так казалось.
Машина тронулась.
Скоро Василий опять заснул, но на этот раз кошмары не пришли.
Пятнадцатый
…По двору, сгорбившись, идет полный рыжий мальчик. Раздается собачий лай. Наплыв. Ближний план лица мальчика. Он вздрагивает, хмурится и вдруг расцветает улыбкой.
Мальчик резко разворачивается и быстрым шагом идет обратно.
Подходит к троим ребятам, пинающим мяч.
Сперва полного мальчика не замечают. Он кричит:
– Эй вы! Ну что, драться опять будете?! Хоть все налетайте!
Компания отрывается от игры. Все смотрят на мальчика.
Смена кадра, и вот уже видны только спины ребят, замерших по стойке смирно, затем они кричат и разбегаются прочь. Оставшись один, мальчик смеется, подбегает к брошенному мячу и пинает его.
За съемку в кино пацаны (Василий забыл имена, хотя потом иногда тусил с ними) получили от Дианы Романовны пачку сигарет. Не слишком педагогично, зато эффективно.
Мальчик идет домой. У подъезда курит женщина в красном платье.
Василий сглотнул. Мама была такой молодой, такой красивой, она игриво смотрела в камеру, наслаждалась каждой секундой коротенькой роли.
Женщина выпускает облако дыма, замечает мальчика, пятится. Спотыкается о бордюр. Падает.
Падение вышло настоящим, случайно зацепилась каблуком. Мама сидела на асфальте, дула на стесанный локоть и смеялась: «Чего не сделаешь ради искусства!»
Мальчик смотрит недоуменно.
– Собака должна прогнать только тех сволочей, – говорит он.
Следующая сцена. Мальчик стучит в дверь. Ждет, ходит по площадке, заложив руки за спину.
Открывает конопатый мужчина в шортах и майке.
– Пап!
Мужчина, вскрикнув, захлопывает дверь.
Мальчик сидит на ступенях. Его плечи трясутся.
«Ну и херь вы снимаете… – вздыхал отец Тольки. – Оксан, может, лучше ты? Они же не отстанут. Ладно, ладно… Не хочешь, как хочешь. Давайте ваше кино. Знай – будешь учиться в этом году, как в прошлом, этот момент реальностью станет».
Мальчик встает и спускается.
Камера долго снимает пыльное подъездное окно.
Шестнадцатый
…Василия разбудил телефонный звонок, он поворочался, отложил мишку и дотянулся до смартфона. Толик. Часы показывали половину двенадцатого.
