Другая реальность, или По ту сторону снов. Сборник рассказов - Ирина Верехтина
…На месте падения самолёта я обнаружила три камня-надгробия, стоящие рядом. С фотографиями всех троих: ФИО, дата рождения, дата смерти (у всех троих одна). Там лежали цветы, кто-то принёс, а у меня даже цветов не было, я так торопилась, словно могла вернуть, изменить, повернуть время. Я могла это сделать, но не сделала. Или всё-таки сделала? – и оказалась здесь, а моя прежняя жизнь – стала сном…
Моя жизнь стала сном, и мне её не вернуть.
Был и четвертый камень – мой. Никто ведь не знал, что я вышла и не летела со всеми, вот и поставили… Без ФИО и даты рождения, безымянный.
Я села на землю и заплакала. Обычно я не позволяю себе слёз, останавливаюсь сразу. В детстве научили, как это делать, очень пригодилось в жизни. А тут – сидела, обхватив руками холодный мрамор, размазывала по щекам слёзы и просила прощения за то, что взбрыкнула и ушла, не попрощавшись. Были бы сейчас вместе, а теперь никогда, уже никогда… Я никогда с ним не попрощаюсь.
Проснулась с мокрыми от слёз щеками, на часах двадцать один пятнадцать. Днём не спала никогда, меня даже в детстве не укладывали, знали, что бесполезно. И легла-то на полчасика, согреться… И вот умудрилась, с самолетом этим… Умудрилась умереть. Провалиться в другую реальность, в другое время. И теперь не знаю, какое из них настоящее – это или то, в самолёте?
Обычно я сплю как бревно, и мне никогда не снятся сны. Но уж если приснится, то – каждый раз вот такое, невозможное… До сих пор вспоминаю и не могу вспомнить, кем был пригласивший меня парень, откуда я его знала и почему мне так жаль, до сих пор жаль…
Я наконец поняла, почем так равнодушна ко всему в этой жизни, почему меня ничто не трогает, почему я никого не люблю, даже родителей, и почему меня никто не любит, даже родители… Да потому что меня просто нет. Я лежу где-то там, в иной реальности, под безымянным камнем, поодаль от этих троих. А хочется рядом. Ведь я наверняка их знала, только не могу вспомнить. Там, где я сейчас, я не могу вспомнить их имена…
Мне так хочется быть с ними, там – настоящей, умеющей любить и ценить друзей, смеяться и радоваться, умеющей вот так – сорваться и полететь неизвестно куда, только бы с ним, вместе с ним… Я не помню его имени. Если бы вспомнила, попросила бы прощения за мою несдержанность, за то что ушла, за то что я не с ним. Я знаю, он простит, ведь он любит меня. Любил. Его больше нет. И меня больше нет.
Впрочем, всё как всегда. Я веду себя всегда одинаково невозможно, даже во сне оставаясь самой собой. Только где же я – настоящая? Здесь, на диване, под пледом, с красными от высокой температуры щеками и маячившим впереди больничным? Или где-то далеко, под серым угрюмым камнем, рядом с теми, кого больше нет?
Моя жизнь стала сном, и мне её не вернуть…
Там…
… Этой ночью мне приснился папа, умерший двадцать пять лет назад. Он так и остался пятидесятилетним. А мне уже сорок три, отец старше на семь лет. Почти ровесники. Не люблю вспоминать о своём возрасте. Мне сорок три, я всё ещё красивая, и вовсе не собираюсь умирать.
Папа тоже не собирался. Пришел вечером с работы, лёг на диван и умер. Навсегда остался в далёком 1988-м. Знает ли он, что я выросла и стала взрослой? Или до сих пор считает меня маленькой?
Вот и во сне я – то ли студентка, то ли старшеклассница. Мы с папой куда-то едем… Домой, наверное, потому что уже вечер, потому что я чувствую неимоверную усталость и очень хочу спать. Но спать нельзя – мы всё едем и едем… Выходим на незнакомой станции из электрички (зачем?) и куда-то идём (куда? к кому?) – незнакомыми (странно знакомыми!) дворами, вслед за людьми.
Одноэтажное приземистое здание (столовая или кафе?) Папа предлагает здесь поужинать, и мне ничего не остаётся, как согласиться (как я могу возражать?). Мы долго стоим в длинной очереди, потом садимся за столик. Нам приносят почему-то не ужин, а обед.
В тарелке у отца что-то заманчивое, кажется блинчики… А у меня, как всегда, суп, с которым я, как всегда, долго ковыряюсь и никак не могу впихнуть его в себя, потому что не хочу. Хочу блинчики и знаю что мне их не видать: суп, и второе – это слишком много, я всегда ем что-нибудь одно. Может, отказаться от супа? И тогда мне тоже принесут – эти похожие на маленькие солнышки, маслено блестящие блинчики с хрустящими ажурными краешками…
– Может, ну его, этот суп? – закинула я удочку. Но папа возразил:
– Не «ну», а доедай. А я пойду пока. Я тебя там подожду. – Прошёл между столиками к выходу и исчез. Да, забыла сказать, денег за обед с нас не потребовали, меню не предложили, что подали, то и ешьте, но … блинчики пахли упоительно вкусно… Как дома.
Значит, ТАМ – кормят? В столовых, бесплатно, всех кто придёт… Вон сколько народу. И странная тишина: все молчат, даже дети…
Покончив наконец с супом (мне принесли овощной, что-то вроде свекольника, а блинчиков так и не дали), я не стала дожидаться второго блюда и, охваченная неясной тревогой, поднялась из-за стола… Моё волнение было не напрасным: у выхода из кафе отца не оказалось. Я огляделась. В кафе было многолюдно, у выхода стояли люди, разговаривали негромко (о чём – я не расслышала). Домой они, похоже, не торопились.
Выйдя из кафе, все шли в одном направлении – вдоль безликого многоэтажного дома, потом сворачивали за угол и исчезали из поля зрения. Мне ничего не оставалось делать, как идти вместе с людским потоком, высматривая среди них отца. Смотреть мешали вечерние сумерки, занавесившие всё вокруг серым туманом. Впрочем, сумерки были с самого начала сна, ещё когда мы ехали в электричке, только сейчас они сгустились, словно облако…
Значит, ТАМ – всегда вечер? И вечные сумерки?
Размышляя – неизвестно о чём – я шла и шла, а впереди и позади меня шли люди. Наверное, они приехали на одной с нами электричке и так же, как мы, отстояли очередь, чтобы поесть. И теперь – идут домой, – думала я. Несмотря на поздний час, людей
