Стивен Кинг - Томминокеры
2
Утро следующего дня было чистым, ясным и безупречным: летний день, каким его изображают на открытках, с легким ветерком, заставляющим насекомых держаться на расстоянии. Андерсон бесцельно слонялась вокруг дома до десяти часов, ощущая все нарастающее давление, какое оказывало на нее подсознание, побуждая бросить все и идти в лес откапывать ту вещь. Она чувствовала, что пытается сопротивляться этому побуждению (опять Орсон Уэллс: Мы не откопаем ничего, прежде… заткнись, Орсон). Дни, когда Бобби слепо следовала первому побуждению и жила по принципу «если тебе это нравится, сделай это», уже прошли. С ней он никогда не срабатывал так, как нужно — и правда, почти все неприятности, какие пришлось ей пережить, начинались с действия под влиянием мгновенного импульса. Она не клеймила позором тех, кто придерживался подобной жизненной философии; быть может, их интуиция работала лучше, чем ее.
Бобби плотно позавтракала, добавила в еду Питера взбитое яйцо (Питер ел с большим аппетитом, чем обычно, и Андерсон связывала это с прекращением дождей) и потом пошла в душ.
Если она перестала течь, все будет прекрасно. Забудем об этом; хотя это произойдет раньше времени. Ведь верно, Орсон? Мать твою так.
Андерсон вышла на улицу, нахлобучила старую соломенную ковбойскую шляпу и следующий час провела в саду. Там все выглядело гораздо лучше, чем могло бы, принимая во внимание дождь. Грушевые деревца подросли, и посевы неплохо встали на дыбы, как сказал бы дядюшка Фрэнк.
К одиннадцати она освободилась. Пошло оно все к черту. Бобби обогнула дом и зашла в сарай, достала лопату, заступ, помедлила и взяла лом. Вышла из сарая, затем вернулась обратно и прихватила отвертку и раздвижной гаечный ключ из ящика с инструментами.
Питер отправился, как обычно, за ней, но в этот раз Андерсон скомандовала «Нет, Питер», и указала пальцем на дом. Питер остановился, выглядя смертельно обиженным. Он заскулил и сделал робкий шаг в ее сторону.
— Нет, Питер.
Питер сдался и поплелся назад с поникшей головой и разочарованно повисшим хвостом. Андерсон было неприятно видеть, что он уходит таким образом, но недавняя реакция собаки на металлическую пластину была крайне неприятной. Она на секунду задержалась на тропинке, ведущей на лесную дорогу, с лопатой в одной руке, заступом и ломом в другой, глядя, как Питер взбирается на заднее крыльцо, открывает носом дверь и заходит внутрь.
Она подумала — что-то с ним произошло… но что? Бобби не знала. Но на мгновение ее сон подсознательно всплыл перед глазами — стрела ядовитого зеленого света… и зубы, один за другим безболезненно выпадающие из десен.
Затем он отступил, и Андерсон направилась к тому месту, где лежал в земле тот странный предмет, прислушиваясь к бесконечному ри-ри-ри сверчков на поле позади нее, с которого вскоре соберут первый урожай.
3
Именно Питер вывел ее из состояния прострации, в котором та копала, и Андерсон поняла, что она была на грани двух чертовски неприятных состояний: голода и истощения.
Питер выл.
Озноб пробежал по спине и рукам от этого звука. Она уронила лопату, которую держала, и отпрянула от предмета в земле — это не была ни металлическая пластина, ни ящик, ни что-то, что она смогла бы узнать. Единственное, в чем она была уверена, так это то, что впала в странное, бездумное состояние, которое ей самой совсем не нравилось. За это время Бобби пережила больше чем просто потерю ощущения времени; она чувствовала, что потеряла ощущение самой себя. Как будто кто-то залез ей в голову, как рабочий залезает в экскаватор, вытеснил ее прочь и стал поворачивать нужные ему рычаги.
Питер выл, подняв морду к небу, — звук был протяжным, скорбным и горьким.
— Перестань, Питер! — завизжала Андерсон, и, слава Богу, Питер перестал. Еще немного, и она сорвалась бы и побежала.
Вместо этого Бобби попыталась овладеть своими чувствами и весьма преуспела в этом. Она отступила на шаг и вдруг вскрикнула, когда что-то слегка задело ее за спину. В ответ на ее крик Питер издал еще один короткий лай и опять умолк.
Андерсон пыталась догадаться, что же дотронулось до нее, может… впрочем, она не знала, что подумать, но уже перед тем, как руки ее сомкнулись на этом предмете, она вспомнила: однажды она прервала работу и повесила на куст свою блузку; это была она.
Бобби надела ее и с первого раза не правильно застегнула пуговицы, так что одна половинка свешивалась ниже другой. Застегивая ее заново, она посмотрела на свои раскопки — сейчас этот термин как нельзя более подходил к тому, что она делала. Ее воспоминания о том, как она провела последние четыре с половиной часа, ковыряясь здесь, равно и когда она повесила блузку на куст, были туманны и прерывисты. Это не были воспоминания. Это были их обрывки.
Но сейчас, взглянув на результаты своего труда, она почувствовала благоговейный трепет и страх… и все возрастающее восхищение.
Чем бы это ни было, оно было огромным. Не просто большим, но огромным.
Лопата, заступ и лом лежали на расстоянии друг от друга вдоль 15-футовой канавы, прорытой в лесной земле. На равных интервалах были расположены аккуратные кучки земли и нагромождения камней, вывернутых из земли. Начиная от этой канавы глубиной 4 фута и с того самого места, где Андерсон споткнулась о 3 дюйма выступающего из земли серого металла, был виден край какого-то невообразимо большого предмета. Серый металл… Какой-то предмет…
Вы вправе ожидать чего-то большего, необычного от писателя, чем это описание, — думала Роберта, отирая испарину со лба, но с этой минуты она не была уверена, что металл является сталью. Теперь ей казалось, что это какой-то более редкий сплав — бериллий либо магний, — но, отставив вопрос о химическом составе, она не имела представления, что же это такое.
Она стала расстегивать джинсы, чтобы заправить блузку, и остановилась: брюки насквозь пропитались кровью.
Боже. Господи Боже. Это же не месячные. Это же Ниагарский водопад.
Она вдруг испугалась, испугалась не на шутку, и тут же приказала себе не быть идиоткой. Она вошла в состояние забытья и выкопала такую яму, какой гордились бы 4 здоровых мужика… она, слабая женщина, по силе 1/25 или 1/30 от них. Вполне естественно, месячные стали сильнее. Все было в порядке — слава Богу, что ее не скрутили такие же сильные, как излияния, боли.
— О, какие мы сегодня романтичные, Бобби, — подумала она и коротко жестко рассмеялась.
Все, что ей было нужно сейчас, — это хорошенько отмыться: душ и смена белья как раз будут кстати. Осталась лишь одна небольшая проблемка в неоднозначном, озадачивающем мире, ведь так? Так. И никаких больших проблем.
Она снова застегнула штаны, не заправляя блузку — зачем пачкать и ее, хотя, видит Бог, она была и не от Диора. Ощущение липкой влажности внизу живота при движении заставляло ее морщиться. Боже мой, до чего необходимо помыться. Как можно быстрее.
Ни вместо того, чтобы подняться по склону до тропинки, она направилась обратно к предмету в земле, притягиваемая им. Питер опять взвыл, и мурашки пробежали опять. Питер, заткнись ради всего святого! Раньше она никогда не кричала на пса — не кричала по-настоящему, — но проклятая собачонка подталкивала ее к восприятию себя как объекта для исследования. Условный рефлекс — гусиная кожа на собачий вой вместо выделения слюны на звонок, но принцип один.
Стоя у своей находки, она забыла о Питере и в изумлении разглядывала ее. Через некоторое время Бобби протянула руку и дотронулась до предмета. И опять почувствовала эту волнующую вибрацию — она прошла через ее руки, а затем исчезла. В это мгновение ей показалось, что она дотрагивается до корпуса какой-то очень мощной машины. Металл был таким гладким, что казался намазанным жиром, и складывалось впечатление, что его следы должны остаться на руках.
Женщина сжала кулак и легонько ударила суставами пальцев по предмету. Он отозвался неясным глухим звуком, похожим на звук, издаваемый при ударе кулаком по толстому обрубку красного дерева. Немного помедлив, она достала из кармана отвертку и виновато, как вандал, провела острием по металлической поверхности. Металл даже не поцарапался.
Андерсон заметила еще кое-что, но это могло оказаться оптическим обманом. Во-первых, металл, казалось, утолщался сверху к тем краям, которые уходили под землю. Во-вторых, верхняя обнажившаяся часть казалась слегка закругленной. И обе эти вещи — если они были верны — побуждали к мысли, одновременно удивительной, нелепой, ужасающей, невероятной… в то же время обладающей конкретной сумасшедшей логикой.
Она пробежала пальцами по гладкой поверхности металла и отступила. Какого дьявола она оглаживает эту забытую богом вещь, в то время как из нее по ногам хлещет кровь? Но нелады с месячными станут волновать ее в последнюю очередь, если то, о чем она начала догадываться, окажется правдой.
