Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

Всё было как обычно.

Карен шугнул кота, выключил лампу и телевизор. Ласково, точно идиотке, улыбнулся Оксане. Ох, лучше бы она ещё спала. Чтобы не возиться, схватить необходимое и – на колёса. Он сказал:

– Барышня, пора одеваться. Посмотрите, как вы озябли, до икоты.

– Это не от холода, – продолжая идиотски-бездумно глядеть в неведомую точку на стене, однако абсолютно здраво сказала Оксана. – Ты знаешь, отчего.

– Ну, ну, не начинай, – сказал Карен, примирительно улыбаясь. – Мы ведь всё уже решили. Первая твоя инъекция оказалась ошибкой, помнишь?

– Позволь! – Она встала, проделав это пластично и неописуемо красиво, как и подобает профессиональной фигуристке. – Позволь, Карен, что я должна помнить? Когда это мы что-то там решили?

– Ночью, – терпеливо сказал Карен.

Минуты бежали. Шатун брёл и брёл. Карен почти перестал его слышать, знал лишь: он идёт, цепляясь боками за шершавые стены, оставляя на них клочья плоти и одежды и – никого перед ним. Пока никого.

Карен выволок из шкафа рюкзачок, набросил лямки на одно плечо. Рюкзачок был компактным, но увесистым. Карен шагнул к Оксане. Хотелось обнять её за плечи, прижаться лбом к её лбу. Он сжал кулаки и проговорил:

– Этой ночью мы с тобой решили, что вторую прививку ты делать не станешь. Потому что после неё обратного хода уже не будет. Либо «Серебряный дождь», либо формалин. Но от «Дождя» ничего человеческого кроме красивой шкурки в тебе не останется уже через пару месяцев. А формалин – говно и говно, как выражается великолепнейшая Софья Константиновна. Позапрошлый век. Его нужно колоть ежемесячно. К тому же он пахнет.

– Интересно, – Оксана внимательно выслушала его и, покивав, неспешно начала одеваться: топ, клетчатые чулки, юбчонка. Трусики раскрутила на пальце и запустила в свободный полёт, окончившийся подле многострадальной думки. Икать Оксана не переставала. – Интересно, как скоро ты меня выставишь за дверь? Мне тридцать шесть, и ещё лет семь-десять я за счёт первого укола и тренировок форму удержу. Потом хлоп – и развалина. Старуха. Слушай, Карен, а может, мне уйти прямо сейчас? Пока вид презентабельный, а? Как думаешь, подберут?

– Не дури.

– Подберу-ут! Знаешь, сколько мужиков после выступления мне визитки свои присылает с букетами? А то, бывает, и лавандос вкладывают.

– Оксана, пойдём, я тебя чаем отпою, – сказал Карен. – Больно смотреть, как тебя колотит.

– Слушай, зомби, ты что, совсем меня не ревнуешь, а?

– Я тебе верю, – сказал Карен, уже ясно понимая, что ускользнуть не удастся, Оксана завелась. – Верю и всё. Мне нельзя по-другому. Может быть, ты – единственное, что у меня осталось на этой стороне. Последнее, за что я цепляюсь, чтобы не стать настоящим, стопроцентным покойником.

– Ну и дурак же ты, зомби, – сказала Оксана, внезапно перестав икать. – Ты живым-то был дураком и поэтом, и сейчас такой же. А может, ты и не умирал вовсе? Притворяешься, обманываешь бедную девушку с извращёнными целями, а? Да брось ты тянуть меня в эту, нахрен, кухню. Мне чаю не хочется. Мне тебя хочется. Я же от медицинского твоего амбре в момент мокну. Прямо как кошка какая-нибудь. Давай-ка мы с тобой прямо зде…

…лось бы знать, как он меня нашёл, такой чистенький? – подумал Карен. Может, прав Осмолов, в каждом из нас, «старых», вшит маячок – а у Дергача в сейфе сканер? Потому и долго искать, пачкаясь, не нужно. Засёк искорку и двигай сразу наперерез. С пистолетом-пулемётом… Да нет, ерунда. Под землёй – исправно работающий маячок? Ерунда.

– Сколько тебе не хватает на первый укол, Кайысов? – спросил он, внимательно изучая приземистую фигуру стафа. Тот успел сменить фрак на ветровку горчичного цвета, но безупречно наглаженные брюки и лаковые туфли были те же, что и в Клубе. Видимо, образ цивилизованного японца нравился фальшивому Ёкаю по-настоящему. Впрочем, канализация есть канализация: на ровный чёрный «ёжик» казаха налипла паутина, а низ одной штанины был мокрым.

– Восемнадцать, – ответил тот весело. – Восемнадцать косарей, зомби.

Енаралов медленно вынул из кармана бумажник, так же показательно неторопливо размахнулся и бросил. На удивление легко и точно бросил, как будто и не было двухсотпятидесятикубовой формалиновой блокады. Мелькнула мысль, что в кои-то веки несвоевременная Оксанина страстность оказалась, х-хэ, своевременной.

Кайысов поймал бумажник почти неуловимым движением левой руки. «Коловорот» в правой при этом не шелохнулся ни на миллиметр. Молодец, уважительно подумал Карен и сказал:

– На карточке пятнадцать с мелочью. Пин-код сорок четыре – двенадцать.

Кайысов ловко раскрыл бумажник одной рукой, извлёк купюру, по виду полтинник, и кинул бумажник обратно.

– Просьба выполнена, зомби. Формалинщиком тебя назвал Осмолов.

Карен покачал головой. Осмолов… Вот сука какой. Друг и соратник. Пуд соли. И формалина не меньше. А потом – «Серебряный дождь», и… Сука.

– Пятнашка, парень, – снова попробовал он убедить Кайысова. – Подумай. Пятнадцать штук живых, конвертируемых денег. Мне всего-то несколько часов нужно. Трупака беглого достану, а потом обещаю прийти, куда скажешь. Дергачу про задержку соврёшь, что менты тормознули.

– Дергачу? С какой стати? Он же бережёт тебя, как не знаю, что. Я не от Дергача, а от Осмолова. Ты для него лишний, зомби. Слишком уж за народишко трясёшься.

Похоже, Кайысов не врал. Карен уже несколько месяцев наблюдал вокруг Осмолова какое-то шевеление «серебряных», слышал краем уха разговоры о «пути Танатоса», мире без теплокровных, но считал всё это глупостями изнывающих от безделья живых покойников. Выходит, напрасно.

– И всё равно напрасно отказываешься, – сказал Карен.

– Да ты ёкнулся что ли? Я вовсе не отказываюсь, – всё так же весело возразил тот. – Завалю тебя, тогда и возьму. Всё сразу. Карточку, деньги, нож. У тебя очень хороший нож, зомби. Только возьму уже не как подачку, как трофей. – Он приподнял ствол «Коловорота» (по глазам Карена чиркнул алый лучик прицела), но, почему-то передумав стрелять, вновь опустил. – Скажи мне, Карен, – спросил он, впервые назвав Енаралова по имени. – Ты, правда, сжираешь этих… покойников беглых? Ну, шатунов?

– Только сердце, – сказал Карен.

– М-мать! – проговорил восторженно Кайысов. – И тебе не противно, да? А вообще, как это, быть бессмертным?

– Мёртвым, – глухо поправил Карен.

– Ну да, да, мёртвым.

– Скоро узнаешь, – сказал Карен, делая первый шажок. – При любом исходе, Кайысов. При любом.

 «Коловорот» торопливо заперха…

…дёргивался, скрёб по полу ободранными до костей пальцами. Под ним расплылась чёрная лужа; запах, наверное, стоял тошнотворный. Карен вынул из рюкзачка ретрактор, вдавил губки в разрез на груди шатуна, быстро заработал рукояткой. Причины для спешки были серьёзные: окислитель, начинявший девятимиллиметровые пули «Коловорота», распространялся и действовал стремительно в любой органической среде, хоть живой, хоть мёртвой.