Кристофер Голден - Вот мы и встретились

Уиллу снится падение, воздух стремительно пролетает мимо. Отчаянно кувыркаясь, он машет руками и ногами, сжимая кулаки и живот, готовясь к удару, который так никогда и не последует. Теперь Уилл не может вздохнуть. Он по-прежнему падает, но уже вверх, а не вниз. Точно зная, что глаза его закрыты, Уилл тем не менее видит звезды. Красные звезды, подобные кровавым слезай или багряным дырочкам в ночном небе. Его легкие горят от жуткой потребности в воздухе, но Уилл по-прежнему падает вверх…

Октябрь, выпускной год…

Глаза Уилла резко распахнулись, и он от души вдохнул, жадно втягивая в себя воздух. Делая еще один хриплый вдох, Уилл содрогнулся. Руки его тряслись, пока он старался обрести равновесие; и только тогда Уилл стал сознавать, что его окружает. Боль жгла ладони, пока его пальцы касались травы и прохладной земли. Раньше под ним был бетон.

Где же…

Трава и прохладная земля, покров росы на траве.

Уилл уже вовсе не находился в кладовке под задней верандой в доме своего детства. Подняв правую руку, чтобы прикрыть лицо, он тут же ощутил ладонью грубую щетину на подбородке и сквозь растопыренные пальцы принялся оглядывать окружавший его ландшафт. Во всех направлениях были видны старые надгробия, как мраморные, так и гранитные, на которых были выгравированы знакомые фамилии. Моррелл. Квеллет. Райе. Сноуден. В самом центре этого поля камней над всеми прочими надгробиями поднималась единственная статуя ангела, спрятавшего лицо под крылом — то ли от стыда, то ли от скорби. Хотя Уиллу отсюда было не видно, он точно знал, что на основании этот мемориала должна быть отчеканена фамилия Францини.

Он прекрасно знал это место.

Деревья очерчивали кладбище с трех сторон. Кованая железная изгородь завершала границу, отделяя кладбище от Черри-стрит. Впрочем, Уиллу эта изгородь всегда казалась бессмысленной, ибо в арочном входе не имелось ворот. Туда мог войти кто угодно. Уилл добрую сотню раз здесь бывал. Кладбище находилось неподалеку от дома Кейтлин.

«Похоже, кто-то меня дурачит», — подумал Уилл.

А в следующее мгновение по нему прокатилась волна дезориентации, и живот его сжался. Все тело затряслось в судорогах, и Уилл упал на колени. Рвота жгла ему глотку, пока он блевал на траву. Затем Уилла вдруг охватил озноб и он содрогнулся, после чего сел и прижал руку ко рту.

Клейкая лента, придерживавшая повязку на левой руке отошла, и марлевый тампон отвалился. Длинный кровавый порез словно бы ему подмигнул. «Сперва самое главное», — подумал Уилл, пытаясь собраться с силами. За то время, что они изучали «Темные дары», Уилл и Брайан обнаружили друг у друга разные интересы и сосредоточились каждый на своем. Уилла, в частности, особенно притягивало целительство. Вздрагивая от боли, он сложил ладони, словно в молитве, и произнес единственное заклинание из книги Годе, которое было написано на латыни. А затем задумался, не таилась ли здесь особая важность. Когда он отнял правую ладонь от левой, там уже не было никакой крови, зато левую ладонь разделял длинный белый шрам.

— О Боже, — прошептал Уилл, переводя дух. Затем он несколько раз моргнул и опять огляделся, пытаясь отбиться от нового прилива дезориентации.

«Это реально, — подумал Уилл. — Я забыл. Забыл, как оно выглядит».

Уилл верил, что заговор сработает — если бы он в это не верил, ничего бы и не случилось, — но он совсем забыл о силе реальной магии. Серьезной магии. Тогда, в те времена, когда они с Брайаном еще только начинали баловаться с огнем, левитацией и маленьким целебным фокусом Уилла, когда они прокляли Дори, они никогда не достигали такого величия.

— Назад… назад во времени, — прошептал Уилл, и легкий, мелодичный смех так внезапно слетел с его губ, что удивил даже его самого. В те несколько мгновений он почувствовал себя слегка сумасшедшим. Руки Уилла запорхали вокруг него, словно бы ища, обо что опереться. Тут его живот опять начал сжиматься, и Уилл, задержав дыхание, стал наклоняться вперед, сдерживая тошноту.

Помятый белый фургон прогрохотал по Черри-стрит с лестницами, прикрепленными к крыше, и вывеской на задней дверце, которую Уиллу на таком расстоянии было не разобрать, пусть даже фургон и проехал под уличным фонарем. Однако Уиллу вовсе не требовалось ее читать.

Он множество раз видел этот фургон, пока рос. Вывеска на задней дверце гласила «Братья Мерфи, малярные работы», а сам фургон принадлежал бородатому любителю пива, который жил со своей женой и дочуркой в нескольких домах от Кейтлин.

В глотке у Уилла опять забулькал тот безумный смех.

— Вот блин, — вслух произнес он. Этот фургон был очевидным клочком его прошлого, но что еще больше утвердило правду у него в голове, так это уличные фонари. В его взрослые годы все они уже были покрыты толстой пластиковой оболочкой, а вот в пору его детства в Истборо эти самые фонари представляли собой металлические конусы с голыми лампочками внутри. Майк Лейбо однажды заночевал в доме у Уилла, и два мальчика расколотили все фонари на Парментере при помощи рогаток.

«Я здесь», — подумал Уилл.

Однако затем он опять нахмурился и огляделся. «Но почему именно здесь?» — подумал Уилл. Та его часть, которая нисколько не сомневалась в реальности всего этого заговора, ожидала, что он откроет глаза и окажется под верандой своего собственного дома, одиннадцатью годами раньше. Именно это Уилл визуализировал в точном соответствии с инструкциями к заговору. Время и место. Октябрь, выпускной год, вечер перед тем днем, когда должен был погибнуть Майк Лейбо.

Уилл медленно встал, осторожно прижимая руку к животу и надеясь на то, что тошнота и впрямь прошла. Затем огляделся, пытаясь сориентироваться. Прошло слишком много лет с тех пор, как он в последний раз здесь был, однако вскоре у него в голове стала складываться география. Уилл прикинул, какие тропы ведут к улице Брайана, как далеко отсюда до дома Кейтлин, сколько ему пришлось бы пройти домов, а также сколько времени ему бы потребовалось, чтобы дойти отсюда до своего дома.

«Дом», — подумал Уилл. Это слово совершенно неожиданно отозвалось у него внутри. До всех тех ужасов, что случились с ним за последнюю пару дней, Уилл был вполне счастлив и доволен жизнью. Однако это место, это время, эта улицы и это ощущение в воздухе до самого его смертного часа должны были остаться определением понятия «дом». Уилл попытался представить себе своих родителей на одиннадцать лет моложе — как они прямо сейчас сидят в гостиной на Парментер-роуд, смотрят по телевизору «Сейнфельд». Или Эшли, развалившуюся на полу своей спальни, погруженную в домашнее задание. Это был дом.