Стивен Кинг - ОНО

— Ну а теперь, пожалуйста, подходите по одному. Я буду вызывать. Поль Андерсон… Клара Бордо… Грета Боуи… Кэлвин Кларк… Сесси Кларк…

Пятиклассники выходили по одному, исключая разве что близнецов Кларков, которые подошли, как обычно, взявшись за руки; различить их можно было только по длине белокурых волос и по одежде: на ней было платье, а на нем джинсы. Каждый получал у учительницы свой желтовато-коричневый табель с американским флагом и клятвой верности на титуле и с Иисусовой молитвой на обороте. Получив табели, ученики степенно выходили из класса, а затем топоча мчались по коридору к раскрытым входным дверям. Потом стремглав неслись по улице: кто на велосипеде, кто вприпрыжку, кто на воображаемых скакунах. Эти похлопывали себя по бокам — получалось что-то вроде стука копыт, иные размахивали руками и пели наподобие «Боевого гимна республики»: «Я видел зарево, пылала наша школа».

— Марсия Фэддон… Фрэнки Фирк… Бен Хэнском…

Бен поднялся, бросив прощальный взгляд на Беверли Марш. Теперь он не увидит ее до конца лета. Он направился к учительскому столу. Одиннадцатилетний толстозадый мальчишка в отвратительных новых джинсах с блестящими медными пуговицами и трущимися друг о друга штанинами. Он покачивал бедрами, точно девица. Живот перекатывался из стороны в сторону. Мешковатый бумажный спортивный свитер, хотя на дворе теплынь. Бен почти всегда носил такие свитеры: очень стыдился своей большой груди. Стыдился еще с первого учебного дня после рождественских каникул, когда он по совету мамы надел фирменную спортивную рубашку, и шестиклассник Белч Хаггинс, увидев его обнову, противным голосом закричал: «Эй, ребята, смотрите-ка, что Санта Клаус подарил на Рождество Бену Хэнскому! Бюстгальтер шестого размера!» Белч умирал со смеху в восторге от своего остроумия. Остальные тоже смеялись, в том числе несколько девчонок. В ту минуту пред Беном разверзлась преисподняя. Бен упал бы в нее безропотно. Даже не пикнул, разве что, может, пробормотал слова благодарности.

С того дня он носил бумажные спортивные свитеры; у него их было четыре, и все сидели на нем мешком: коричневый, зеленый и два синих. В этом, и только в этом, ему удалось проявить твердость и настоять на своем желании — одно из тяжких испытаний в его безмятежном детстве, которое прошло в беспрекословной почтительности к родителям. Если бы в тот день он увидел, что Беверли Марш хохочет вместе со всеми, он бы, наверное, сгорел от стыда и умер.

— Очень приятно было учить тебя в этом году, Бенджамин, — сказала миссис Дуглас, вручая ему табель.

— Спасибо, миссис Дуглас.

— Па-сибо, мис-сус Дубас.

Это был, разумеется, Генри Бауэрс. Генри учился вместе с Беном в пятом классе, хотя должен был окончить шестой, как и его приятели Белч Хаггинс и Виктор Крис: остался на второй год. Учительница его не вызвала, а это не предвещало ничего хорошего. Бену было тревожно: как-никак, в этом есть доля его вины, и Генри это отлично известно.

На прошлой неделе, во время годовой контрольной, миссис Дуглас бросила бумажки с номерами в шляпу, а затем рассадила учеников кого куда, смотря кому какой выпал жребий. Бен оказался в заднем ряду с Генри Бауэрсом. Как обычно, Бен локтем загородил тетрадь и склонился над нею в три погибели, живот приятно упирался в край стола. Для вдохновения Бен то и дело посасывал кончик авторучки.

Почти всю первую половину экзамена по математике, что был во вторник, с другого ряда до Бена доносился шепот, тихий, почти не слышный, шепот большого знатока конспирации, примерно так передают сообщения на тюремном дворе:

— Дай списать!

Бен посмотрел налево и встретился взглядом с Генри Бауэрсом, в глазах у того была написана ярость. Генри был крепкий малый даже для своих двенадцати лет. Руки и ноги у него были налиты мускулами, как у работяги-фермера. Отец его имел репутацию полоумного, у него был небольшой земельный участок в конце Канзас-стрит, около дороги на Ньюпорт, и Генри по меньшей мере тридцать часов в неделю вкалывал на огороде: мотыжил землю, пропалывал сорняки, собирал урожай, если, конечно, было что собирать.

Волосы у Генри были острижены коротко и смотрелись этаким воинственным авианосцем, сквозь который проглядывала белая макушка. Передние вихры были набриолинены, в кармане джинсов у Генри всегда лежал тюбик бриолина, которым он постоянно пользовался, в результате волосы впереди походили на зубья сенокосилки. От Генри всегда исходил сильный запах пота и фруктовой жвачки. Собираясь в школу, Генри всегда надевал розовую мотоциклетную куртку с орлом на спине. Однажды один четвероклассник по глупости захихикал при виде этой куртки. Генри повернулся на каблуках, проворный, как ласка, стремительный, как гадюка, и дважды смазал по лицу наглеца. Тот потерял три передних зуба, а Генри, отправленный домой, получил две недели каникул. Бен надеялся, но то был слабый проблеск надежды, он надеялся, что Генри исключат из школы. Увы, дерьмо всегда всплывает. По окончании испытательного срока Генри как ни в чем не бывало с важным видом завернул на школьный двор, наводя трепет своей розовой курткой и густо набриолиненными волосами. Оба опухших глаза являли цветные следы синяков, которые наставил ему отец в наказание за то, что Генри «дрался на школьном дворе». Следы битья со временем исчезли, и школьникам пришлось как-то сосуществовать с Генри, для них урок не прошел даром. Бен что-то не мог припомнить, чтобы с той поры кто-нибудь осмеливался отпускать какие-то шутки насчет розовой мотоциклетной куртки с орлом на спине.

Когда Генри зловеще прошептал, требуя, чтобы Бен дал ему списать, в голове у Бена пронеслись три мысли. Во-первых, если миссис Дуглас застукает, что Генри списал у него, то она поставит им обоим неудовлетворительные оценки. Во-вторых, если он не даст Генри списать, Генри наверняка поймает его после занятий и врежет, как тому малому; при этом Хаггинс заломит ему одну руку, а Крис — другую. Это были детские мысли, и в этом не было ничего удивительного: как-никак, Бен был еще ребенок. Третья и последняя мысль была изощреннее, так мог подумать только взрослый:

«Ну поймает он меня. Может поймать. А может, я последнюю неделю учебного года постараюсь не попадаться ему на глаза. За лето, думаю, он все забудет. Забудет точно, он такой дурной, глупый. Если он завалит эту контрольную, его, возможно, не переведут в другой класс. А если он останется на третий год, мы будем с ним в разных классах. Во всяком случае, учиться вместе мы не будем. Я перейду в неполную среднюю раньше его. И возможно, избавлюсь от его общества».