Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера

На что советник Вайсгартен ответил: в церковь он не ходит, потому что занят сверх меры своими торговыми делами, а молится он в часовне, которую устроил в своем доме, там же монах-бенедиктинец отец Вильгельм исповедует его и причащает.

Дела его идут хорошо, потому что он следит за ними денно и нощно.

А перстень, который носит он на своей руке, – священная реликвия, которую привезли многие годы назад рыцари-крестоносцы из Иерусалима. Будто бы перстень тот носил на руке сам царь-псалмопевец Давид, праотец Господа нашего Иисуса Христа.

Господин епископ не вполне удовлетворился такими ответами, но, поскольку советник Вайсгартен был богат и уважаем, а более всего – поскольку он весьма много жертвовал на церковь и на богоугодные дела, епископ отпустил его с миром, велев прочесть двадцать раз «Отче наш» и сорок раз – «Богородицу».

Однако вскоре после того в вольный город Любек пришла Черная Болезнь, Чума, до того обходившая его стороной по причине набожности и праведного поведения горожан. Господин епископ и настоятели всех городских церквей отслужили молебны, чтобы остановить Болезнь, окропили дома и улицы города святой водой, но это не помогло. Болезнь свирепствовала в Любеке, каждый день унося десятки и сотни жизней.

Тогда горожане, вспомнив слухи о советнике Вайсгартене, вновь возроптали и пришли к дому господина епископа.

– Отчего все мы должны отвечать за грехи одного нечестивца? – возопили они. – Отчего должны мы платить дань Болезни? Ежели советник Вайсгартен виновен в сговоре с Дьяволом – следует сжечь его на костре вместе с чадами и домочадцами и тем самым очистить наш город от греха! А несметные богатства, накопленные старым грешником, нужно конфисковать и истратить на богоугодные дела!

Господин епископ выслушал горожан и вышел из дома со своей стражей. Вместе с горожанами пришел он к дому советника Вайсгартена, чтобы призвать того к ответу.

Однако двери дома оказались открыты, и никто не встретил епископа на пороге. Войдя в дом, господин епископ нашел только мертвые тела самого Вайсгартена, его детей и домочадцев. Все они были покрыты черными язвами, оставленными страшной болезнью.

Обойдя весь дом, господин епископ увидел свет в домовой часовне и вошел туда.

Войдя в часовню, он увидел кощунственно перевернутое распятие, перед которым горели черные свечи. На каменном полу часовни молился, распростершись ниц, некто в одеянии бенедиктинского монаха.

– Кто ты, нечестивый? – воскликнул господин епископ в праведном гневе. – Как смеешь ты поклоняться греховному перевернутому распятию? Как смеешь ты жечь перед ним сатанинские черные свечи? Изыди, нечистый!

С этими словами господин епископ окропил монаха святой водой.

Тот вскочил и завертелся, как ужаленный, сбросил с себя монашеское одеяние, и оказалось, что под одеждой бенедиктинца скрывается черный пудель. Тот пудель проскочил между стражниками господина епископа и исчез без следа.

После такого удивительного события горожане обыскали дом советника Вайсгартена, но ничего в нем не нашли. Несметное богатство советника исчезло без следа, исчез и перстень с огромным рубином, якобы принадлежавший в стародавние времена праведному царю Давиду.

Не найдя богатств, горожане сожгли дом советника вместе с его мертвыми обитателями, дабы очистить город от греха.

И впрямь, после того Черная Болезнь пошла на убыль и вскорости оставила вольный город Любек…»

– Ну что, интересно? – спросил Старыгин, припарковав машину у дома Агриппины.

– Угу, – она зевнула без стеснения, – красивая сказочка… только нам-то до нее какое дело?

– Это не сказки! – обиделся Старыгин. – Вы не забыли, что в Таллинне случились три убийства?

Вместо ответа она пожала плечами.

– В общем, так, – сказал Старыгин твердо, – я еду в Таллинн. Иначе не будет мне покоя. И приглашаю вас с собой.

– Вы серьезно? – От возмущения у Агриппины даже пропала сонливость. – Вы и вправду уверены, что я брошу все и поеду с вами? Ради чего?

– Да уж не ради меня, это-то я понял, – буркнул Старыгин, – не смею надеяться…

Она хотела выйти из машины, но он неожиданно для себя заблокировал двери.

– Слушайте, неужели вам самой неинтересно, в чем тут дело? – мирным тоном заговорил он. – Должно же у вас быть естественное человеческое любопытство? Говорят, у женщин оно особенно сильно развито…

– Угу, может быть, так оно и есть. – Агриппине совсем не хотелось с ним спорить. – Только я не женщина, а кардиохирург, отработавший тяжелую смену и едва стоящий на ногах… Оставьте меня в покое, я вас очень прошу!

– Ладно, что это я, действительно… – Старыгин вздохнул. – У вас своя жизнь, своя работа, какое вам дело до всей этой средневековой истории… в конце концов, сокровище Вайсгартена пролежало в тайнике пятьсот лет, пролежит еще сто или двести… какое нам до него дело!..

– Неужели вы в это действительно верите? Ну да, конечно! – Агриппина через силу усмехнулась. – В каждом мужчине сидит мальчишка, только игрушки у взрослых более дорогие…

– Верю или не верю в это я – вопрос второстепенный, – ответил ей Дмитрий Алексеевич. – Гораздо важнее, что в это верят какие-то серьезные криминальные силы. Наверняка именно из-за этого были убиты три человека в Таллинне… наверняка из-за этого перерыли вашу квартиру, напали на вас… Но вас это не волнует, вы в это не верите, вам это неинтересно – что ж, не буду навязываться. Прощайте, и желаю вам удачи!..

– Ладно, черт с вами! – Агриппина неожиданно для самой себя изменила решение. – Я договорюсь на работе, поменяюсь сменами. Но хоть несколько часов поспать можно?

– Фриц, ты изготовил те гравюры, которые заказал нам книготорговец Пауль? – Старый мастер Нотке строго взглянул на своего ученика, поплотнее запахнул теплый шлафрок.

– Заканчиваю, хозяин! – отозвался Фриц и снова взялся за резец.

Прошло уже десять лет с тех пор, как они вернулись из далекого Ревеля в Любек. Болезнь давно покинула город, Любек снова расцвел и разбогател. Маленький шустрый Фриц вырос в красивого молодого мужчину, и хозяин, сильно постаревший, поручал ему теперь не перетирать краски и отмывать кисти – он доверял ему проработку фона и второстепенных фигур, а также изготовление гравюр.

За минувшие десять лет в Любеке открылось множество книжных лавок, и их владельцы заказывали мастеру Бернту Нотке гравюры с его картин, особенно с его знаменитой «Пляски смерти». Эти гравюры давали мастеру неплохой заработок. Вот и сейчас Фриц гравировал очередной лист.

Он должен был изобразить на нем молодого повесу в коротком, отороченном мехом плаще и остроносых сапожках со шпорами. Того самого, который был как две капли воды похож на унесенного Болезнью младшего сына советника Вайсгартена…