Энн Райс - Гимн крови

А потом я погрузился в собственные иллюзии, отдавшись на волю ветра, растворившись в поэзии любви, воображая обитель сладостных грез, островки божественной неприкосновенности за гранью добра и зла, где я и та, которую я выбрал, могли бы найти приют. Мои мечты были обречены, я знал об этом, но ничто не могло помешать мне ими наслаждаться.

Глава 19

После заката. В теплом воздухе ощущается первое дуновение осени.

Мона и Квинн показались в воротах сада спустя пять минут, как я их позвал. Мужчины на затененной террасе отеля как по команде повернули головы, чтобы проводить глазами дерзкую красотку с огненными волосами. Ах… Великое дело, учитывая ее платье в блестках с тоненькими тесемочками, обнаженные коленки и умопомрачительные каблуки, которые заставляли пружинить ее икры, да… Хммм… И Квинн в качестве ее ослепительного эскорта — на нем с иголочки костюм цвета хаки, белая вечерняя рубашка, красный галстук. Я медленно прощупывал окрестности в поисках какой-нибудь маленькой безнравственной вечеринки, сканируя случайных обитателей, позволяя шуму проходить сквозь меня, вдыхая сигаретный дым, запах теплой крови и мужского одеколона, привычно выискивая источник алчности и цинизма.

Усилители повсюду разносили низкую металлическую музыку, напоминавшую одновременное биение многих сердец.

Разговор. О женщине, русской, завезенной сюда молодым нахальным сутенером. У него гладкие каштановые волосы, модная худоба, костюм от Армани, восторженно сияющее лицо, он обрабатывает клиентов, уже угостился метамфетамином и нахваливает товар — "белую кожу, белокурые волосы, свежесть и высший класс".

Он недавно обменялся опытом с коллегами в Москве и Санкт-Петербурге.

"Вы никогда не видели столько белой плоти".

Бездельники были настолько богаты, что могли менять девочек каждые полгода. Не стоит волноваться, мы встретимся с ними в конце линии.

Какие могут быть гарантии?

"Я говорю о сливках общества, о девочках, которые принесут нам тысячи за каких-нибудь полчаса, я говорю о водопаде неиссякаемой прибыли…"

Упс… Он увидел Мону.

Они с Квинном встали рядом со мной. Шорох при ее приближении. На террасе она оказалась единственной женщиной. И что? Была ли она главным призом?

Я сосредоточился на сутенере и на хваленом охраннике, высоком и костлявом, он нависал над сутенером, дармоед, в плохо скроенном смокинге со следами порошка на лацканах. Накачавшееся наркотиками ничтожество. Все они ничтожества под кайфом.

— Мы сделаем это прямо здесь, — сказал я шепотом.

Мона хладнокровно рассмеялась. Только посмотрите на эти обнаженные руки. От платья слабо пахнуло кедром. Из сундуков тетушки Куин. Квинн только улыбнулся, настроившись на охоту. Гремела музыка, сменившись бразильской самбой в джазовом исполнении.

Даже официанты в белых одеждах, снующие всюду с глупыми подносами, уставленными едой и бокалами, извергавшимися шампанским, держались высокомерно. Лысый мужчина из Далласа прорывался к сутенеру: "сколько за рыжую?" Он желал первым наложить на приз лапу.

"Ты меня слышишь?"

Все они возбужденно нашептывали ему о чем-то, и теперь он внимательно разглядывал меня. Парень из Дейтройта, с красивыми руками, бормотал что-то о том, что он славно устроит ее в Майами Бич и даст ей все, что она пожелает, такой-то девчонке, мол, нельзя не понимать своей выгоды…

Я улыбнулся сутенеру. Локтями я оперся о черную ограду за собой, зацепился каблуком за нижнюю перекладину, мои глаза скрывались за фиолетовыми очками. Фиалковый высокий воротник, в деловом стиле, кожаный черный пиджак, мягкий, как масло, и брюки, ах, мне и самому нравилась моя одежда. Мона и Квинн чуть пританцовывали под музыку, вперед-назад, Мона напевала. Сутенер подкрадывался бочком, демонстрируя всем свои жалкие самодовольные улыбочки, смахивающий на дешевую безделушку бесплатно прилагающуюся к сувенирам на масленице. Оказавшись справа от меня (она была слева), он сказал:

— Сто штук баксов за нее, без лишних вопросов, деньги в пиджаке.

— Что если она не пойдет за это? — спросил я, не спуская глаз с шумной раскачивающейся публики.

Внезапно пахнуло икрой, сыром, свежими фруктами. Ммм….

— Я позабочусь об этом, — сказал он с презрительным смешком. — От тебя только требуется прихватить с собой второго парня и оставить ее здесь.

— И что дальше? — спросил я.

— Дальше не будет. Знаешь, кто я? — сочувственно спросил он. — Ты шикарно выглядишь, но ты глуп. Две сотни тысяч баксов за нее. Или бери, или убирайся. Пять секунд, не больше.

Я мягко рассмеялся.

Заглянул в его бессовестные безумные глаза. Громадные зрачки. Гарвардская юридическая школа, торговец наркотиками, дамский угодник. Дрейфует туда и обратно, обратно и туда. Он сверкнул своими гладкими хорошо выбеленными зубами.

— Тебе следовало расспросить обо мне, — сказал он. — Хочешь работу? Я обучу тебя, и тогда многие найдут тебя классным.

— Станцуем, детка, — сказал я. Я пропустил руку под его левую подмышку и крутанул его так, что он врезался в ограду между мной и Моной. Я наклонился над ним, накрыл его рот левой рукой, пока он не успел издать ни звука. Она повернулась и прижалась губами к его шее. Ее волосы оказались замечательной ширмой. Я почувствовал, как жизнь покинула его хрупкие члены, услышал ее жадные глотки, напоследок все его тело содрогнулось.

— Оставь его в живых, — сказал я. Кого я разыгрываю?

Рука на моем плече. Здоровый с глупым взглядом охранник, слишком накачавшийся, чтобы осознать, что вызвало его подозрения и что с ними делать. Но его уже оттащил Квинн и обездвижил, парень с широкой ссутулившейся под тяжестью вечеринки спиной, и Квинн медленно и тихо сосущий его кровь. Как это выглядит со стороны? Будто бы он нашептывает ему что-то на ухо? Скорее всего.

Нахлынула смеющаяся, булькающая, все сметающая на своем пути толпа, на меня едва не налетел официант с его шатким подносом.

— Нет, спасибо, я не желаю выпить, — честно сказал я.

Но мне нравились бледно-золотистые пузырьки в бокалах. И мне нравилось, как пузырится, брызгается и танцует вода в фонтане среди толпы, и мне нравилось, как сияют прямоугольные окна отеля, параллельными сверкающими рядами взлетающие прямо к розовым небу, и мне нравился низкий пронзительный звук саксофона, исполняющего самбу, и сам танец, и трепет листьев деревьев в горшках, — их никто кроме меня не заметил. И мне нравилось… Одурманенный охранник скорчился. Какой-то тип подхватил его под руки, что-то прикидывая, довольный, что здоровяк в его власти. Сутенер был мертв. Опс… Такая блестящая карьера закончилась под забором. Глаза Моны фосфоресцировали. Наркотики в крови.