Моррис Уэст - Адвокат дьявола

– То же, что и раньше, только мне придется учитывать присутствие немцев. Пару дней назад я виделся с графиней.

Он впервые упомянул об этом, и Нина почувствовала укол ревности. Словно увидела, что он возвращается в мир, который покинул, в котором она никогда более не сможет найти его. Но она промолчала, ожидая продолжения.

– Сказал ей, что я – англичанин. Намекнул, что я – тайный агент, засланный в тыл врага, чтобы подготовить наступление союзников. Мой приход обрадовал ее. С появлением немцев графиня оказалась в щекотливом положении. Она предложила назначить меня управляющим поместья, чтобы дать мне определенный статус в переговорах с немецким командиром. И предоставила мне комнату на половине слуг.

– Ты собираешься жить на вилле?

– У меня будет комната. По необходимости я буду там ночевать. Мне это нужно. Вилла превратилась в военный лагерь.

– Повезло графине! – с неожиданной желчью в голосе воскликнула Нина. – Теперь у нее каждую ночь будет любовник!

Нероне нахмурился. Притянул Нину к себе, обнял.

– Не надо так говорить, любимая. Графиня – одинокая женщина, с огнем в крови, который не смог потушить ни один мужчина. Это же пытка. Не будем же тыкать на других пальцами, когда мы сами счастливы.

– Она ест мужчин заживо, дорогой. И я не хочу, чтобы она сожрала и тебя.

– Если она попытается, то получит несварение желудка, – улыбнулся Нероне.

Но страх не покинул Нину после его ухода, и по ночам ей часто снилось, что Джакомо покидает ее и женится на женщине с вершины холма, с плоским, бесплодным животом, поджатыми губами и хищным взглядом…

– …Вот о чем еще я должен спросить, – голос Блейза Мередита был сух и бесстрастен. – В этот период Джакомо посещал церковь? Ходил к мессе? Причащался?

– При любой возможности, если только не приходилось ухаживать за больными или прятать кого-нибудь от немцев Обычно он приходил к мессе по воскресеньям. Мы виделись, но не здоровались и не разговаривали, потому что в церкви находились и немцы. Военная часть формировалась в тех местах, где жило много католиков. Если Нероне хотел исповедоваться, то шел на другую сторону долины к молодому отцу Марио.

– Но не к отцу Ансельмо.

Нина покачала головой.

– Отец Ансельмо невзлюбил его. Бывало, они ругались друг с другом, когда отец Ансельмо отказывался пойти к больному после наступления комендантского часа.

– И что говорил Джакомо об отце Ансельмо?

– Что его нужно жалеть и молиться за него, но вот люди, пославшие его, должны понести суровое наказание. Он говорил, что церковь задумана, как дом, в котором должен жить человек со своей семьей, но некоторые, и даже священники в их числе, использовали ее как рынок и винный магазин. Торговали в ней, наполняли ссорами и криками, даже блевали, словно пьяницы, на пол. И если бы не любовь Иисуса и забота Святого духа, она рухнула бы еще при жизни одного поколения.

– Я знаю! – с жаром воскликнул Мередит. – А теперь скажите: что говорил Джакомо о немцах, как относился к ним?

Впервые Нина сильно задумалась перед тем, как ответить.

– Иногда я с трудом понимала его. Он считал, что страны все равно, что мужчины и женщины, а народы обладают характером страны, в которой живут. Каждая страна имеет свои особенные грехи и добродетели. Англичане сентиментальны, но при этом суровы и эгоистичны, потому что живут на острове и хотят сохранить его для себя. Они вежливы, очень справедливы, но не склонны к щедрости. Если приходится воевать, сражаются они храбро, но как-то забывают, что многие войны, в которых им доводится участвовать, вызваны их собственными эгоизмом и безразличием к нуждам других народов. Американцы тоже сентиментальны и суровы, но проще, чем англичане, потому что их нация моложе и богаче. Им нравится приобретать новые вещи, хотя они не всегда знают, как использовать их с максимальной отдачей. Янки легко обмануть громким голосом и внешним блеском. И они часто обманываются сами. Немцы трудолюбивы, обожают порядок, очень гордые. В их характере – грубость и ожесточенность, которые легко разбудить спиртным и зажигательными речами, а также стремление самоутвердиться. Джакомо, бывало, смеялся над тем, что они чувствуют, как бог урчит у них в животах, когда барабаны выбивают бравурный марш…

– Это все?

– Нет. Джакомо то и дело говорил на такие темы. Не раз повторял, что надо снимать пену с бульона, иначе он закиснет. Но всегда возвращался к одному: люди или страны должны жить вместе, как одна семья. Такими их сотворил Бог, и если брат будет поднимать оружие на брата, в конце концов они уничтожат друг друга. Иногда надо умалить свою гордость и отступить, проявить вежливость, когда хочется плюнуть кому-то в глаза. Вот так он старался жить и с немцами.

– И добился успеха?

– Я думаю, да. Мы жили в мире. Нас не грабили. Девушка могла спокойно пойти за водой и вернуться к дому. Иногда в горах убивали, если происходили стычки немцев с партизанами, но не в Джимелло. Действовал комендантский час, и по ночам мы не покидали домов. Если случались ссоры, Джакомо и немецкий командир находили взаимоприемлемое решение. А потом немцы потянулись на юг, за ними последовали партизаны.

– И что далее?

– В мае мы узнали, что союзники заняли Рим, а в начале июня родился Паоло… родился слепым…

…Схватки начались утром, когда Нероне находился у нее. Редкие, нерегулярные, но Джакомо обеспокоился и вызвал Карлу Карризе, повитуху, Серафиму Гамбинелли и Линду Тезориело. Они тут же прибежали, но, увидев, что Нина все еще на ногах и не чувствует боли, подняли Джакомо на смех. Засмеялась и Нина, но умолкла, увидев, как потемнело от злости его лицо.

– Дуры вы все! – сердито рявкнул Нероне. – Оставайтесь с ней и никуда не уходите… Я приведу доктора Мейера.

От изумления у них раскрылись рты, удивилась даже Нина, потому что такое дело, как рождение ребенка, касалось только женщин. Врачей звали к больным, и все знали, что ребенок рождается легко и быстро, если все идет нормально, после чего устраивается шумное веселье. Но прежде чем они успели сказать все это Джакомо, он выскочил из дома, высокий, худой, и направился к Сан-Бернардино.

Тут заволновалась Нина: уж больно дальней была дорога. Но женщины смехом отвлекли ее. Ребенок, сказали они, появится на свет до его возвращения, а по приходе Джакомо и доктор выпьют вместе, как положено друзьям, когда один из них становится отцом маленького бамбино.

Наполовину они оказались правы. Ребенок родился за час до того, как Нероне привел Мейера. Но мужчины повели себя не так, как привыкли в деревне. Джакомо поцеловал Нину и долго сжимал в объятиях. Поцеловал ее и Альдо Мейер в щеку, как брат. Затем Джакомо взял младенца из ее рук, отнес на стол и держал лампу, пока Мейер прослушивал сердце, заглядывал в уши и поднимал крохотные веки.