Елена Логунова - Вкус заката

Вновь и вновь я нежно касалась пальцами его лица, ощупывая и разглаживая горизонтальные линии на лбу, вертикальные черточки между бровей, морщинки у глаз и глубокие борозды по обе стороны рта, уголки которого загнулись вверх. Упрямый подбородок утратил каменную твердость, складка под ним обвисла, веки набрякли, кожа на щеках сделалась дряблой и всюду, даже за ушными раковинами, съежилась морщинками. Я разглаживала их, пока мягкие линии не затвердели, как остывший пластилин. Тогда я в последний раз поцеловала приоткрытые холодные губы, накрыла неподвижное тело гобеленовым покрывалом, встала с постели, подошла к окну и раздернула шторы.

Графитовое небо к востоку жемчужно светлело. Я открыла стеклянную дверь и босиком вышла во дворик.

Неровные камни под моими ногами были холодными, а мох в щелях между ними – сырым, но я не стала возвращаться, чтобы обуться. Осторожно ступая, я прошла в оранжерею и безжалостно оборвала бутоны с розовых кустов. Было еще слишком темно, чтобы с уверенностью определить, какого они цвета. Темного, хотя капельки крови из моих пораненных колючками пальцев были еще темнее.

Я вернулась в комнату, старательно раскрошила тугие бутоны и засыпала розовыми лепестками вытянутый гобеленовый холм на кровати. Потом собрала все свои вещи, прошла в ванную, наскоро привела себя в порядок и оделась.

Запирать дверь на ключ я не стала, ограничилась тем, что повесила на ручку картонку «Не беспокоить». Поскольку на фасаде «конюшни», на деле представляющей собой сплошную линию вполне удобных коттеджей, вовсе не было окон, одни только двери, никто не видел, как я ушла.

Думаю, мой уход не выглядел как бегство с места преступления. Да я и не бежала вовсе, хотя шла довольно быстро – просто потому, что чувствовала себя в силах преодолеть марафонскую дистанцию. Мне не было страшно, меня не терзала совесть, я не озиралась по сторонам и не пряталась. Появилось ощущение абсолютной правильности происходящего. Но ни торжества, ни злорадства по отношению к побежденному Даниэлю я не испытывала.

В юности я серьезно занималась шахматами, участвовала в соревнованиях и усвоила, что победа победе рознь. Формально, как очко в турнирной таблице, одна победа ничуть не хуже другой. Тренер, товарищи по команде и болельщики одинаково приветствуют каждый выигрыш. Но сам игрок всегда знает, победил ли он потому, что был реально сильнее, или же за «единичку» в таблице надо благодарить соперника, который проявил невнимательность или думал над своими ходами так долго, что угодил в цейтнот.

Стрелки круглых часов над арочным проемом в крепостной стене слиплись в одну короткую вертикальную линию: было пять тридцать утра, когда я вышла из старого города. В порту все так же дремали на гладком шелке идеально спокойной воды красавицы яхты. Легким шагом, всего за десять минут, скостив путь прогулкой через многорядную автостоянку, я добралась до местного вокзала.

В одном из автоматов на станции я купила билет до Ниццы, в другом взяла стаканчик кофе и в ожидании электрички присела на лавочку на пустом перроне.

Пластиковый стаканчик с горячим напитком обжигал пальцы. Меняя руку, я капнула кофейной жижей на колено и полезла в сумку за носовым платком. Под руку попалось что-то подходящее, мягкое – я посмотрела, но это был не платок, а кожаный кошелек-кисет, подаренный вчера Даниэлем. Я снова нащупала что-то твердое внутри и без раздумий развязала тесемку, стягивающую горловину расшитого бисером мешочка.

Вещица внутри была маленькой и легкой. Я вытряхнула ее на ладонь и удивленно подняла брови.

– Это что – ключ от квартиры, где деньги лежат? – нервно сострил мой внутренний голос.

– Нет, не от квартиры, – поняла я.

Ключик был изящный, как ювелирное украшение – вроде подвесок из популярной серии Тиффани. Только буковки на головке ключа были вытиснены совсем другие, и складывались они в выразительные и заманчивые слова: Banca Lugano. Луганский, стало быть, банк. Вряд ли в Луганской области Украины, скорее в швейцарском городе Лугано. Это был ключ от банковской ячейки, персонального сейфа, где могут храниться деньги, драгоценности, произведения искусства, антиквариат, что угодно – банк описи вложения не делает.

Я смотрела на золотой ключик долго-долго, пока он не начал рыбкой подпрыгивать на моей ладони и медузой расплываться в глазах. С ключом все было в порядке, это у меня затряслись руки, а в глазах закипели слезы. Краткий период божественной невозмутимости завершился, и мое юное сердце переполнилось болью и горечью.

Теперь я точно знала, что моя победа над Даниэлем не была честной.

Потому что это не я победила. Это он сдался! Бросил свой крест.

– Он спросил у тебя разрешения, – сказал внутренний голос. – Когда утопил в море философский камень, помнишь?

Я помнила. Я крепко помнила все, что было связано с Даниэлем, и поклялась себе, что не стану ничего забывать.

Поезд прибыл точно по расписанию. Я прошла в вагон, поднялась на второй этаж, перебросилась парой вежливых слов ни о чем с общительной пожилой дамой, заняла место подальше от нее – и все это на полном автопилоте. Ключ от банковской ячейки я повесила на цепочку с алхимическим медальоном и спрятала под блузку. Там ключик быстро согрелся и перестал холодить кожу, но душе моей сделалось так зябко, как никогда не бывало раньше.

Даниэль отдал мне свое волшебство, но я только теперь начала понимать, что в комплекте с ним получила бесконечное и мучительное одиночество.

Удивительно ли, что он захотел остановить череду превращений, каждое из которых напрочь стирало кусок его собственной жизни? Теперь я понимала, каково это – раз за разом терять самого себя и весь мир вокруг, переходить из века в век, оставляя позади вереницу сожженных мостов…

Мне повезло. Превращение совершилось далеко от дома, там, где меня никто не знает. Друзья-знакомые на родине с готовностью припишут мою новообретенную юность успехам французских косметологов, так что ничто не мешает мне вернуться к прежней жизни. Но сумею ли я в ней остаться? Через двадцать лет, когда на моем лице вновь появятся морщинки, а девичья фигура начнет расплываться, соглашусь ли я безропотно стареть? Смогу ли невозмутимо терять молодость и красоту, зная, что есть способ избежать увядания и даже смерти?

«Мы не знаем, какое это искушение», – сказала я Павлу совсем недавно.

Я по-прежнему не знала этого, но уже предчувствовала, что мучительного знания мне не избежать.

Электропоезд со свистом набирал скорость. За окнами замелькали приземистые домики незатейливой архитектуры – в сочетании с пальмами и зарослями цветущего алоэ они смотрелись не сиротски, а экзотично. Потом слева потянулись утыканные сочными округлыми кактусами холмы, а справа – просторное, все в слюдяных блестках, лазурное море. В его голубом тумане, в точности по Лермонтову, трогательно белел одинокий парус.