Татьяна Корсакова - Хозяйка колодца

– Ваш медальон, – сказал Борейша шепотом. – Я почти уверен, что он принадлежал графу, а возможно, одной из его жен. Вы и подумать не можете, какой это мощный источник вдохновения для меня. Прикоснуться к истории… – он протянул к Марьяне руку, словно и в самом деле хотел дотронуться до медальона, но, поймав предупреждающий взгляд, виновато улыбнулся: – Простите великодушно. Мы, писатели, странный народ. Иногда нам нужен катализатор.

– Мой медальон?

– Я понимаю, это несколько неожиданно, если не хотите продавать, сдайте в аренду.

– В аренду?..

– Боже, что я несу! – Борейша схватился за голову. – Мне хватит нескольких дней, мне нужно только начать.

– Ваш роман?

– Да. Это трудно объяснить, это слишком тонко, слишком эфемерно. Вот у вас, Марьяночка, возникала когда-либо острая потребность обладать чем-то, какой-нибудь особенной вещью?

– Да. – Она вспомнила, как в первый раз увидела медальон в антикварном салоне. – Но я не могу ни продать его вам, ни дать напрокат. В каком-то смысле он для меня тоже особенная вещь.

– Я понимаю. – Борейша улыбнулся, отступил на шаг. – Простите меня.

– И вы меня. – Марьяна вымученно улыбнулась. – Может быть, вам стоит поискать другой катализатор?

– Так и сделаю, Марьяночка.

– Вениамин Петрович?..

– Да?

– О чем она будет? Ваша новая книга. – Она не понимала, зачем ей нужен ответ на этот вопрос. Просто вдруг захотелось спросить.

– О чем? – Борейша замер в растерянности. – Я думаю, она будет о любви.

На сердце лежал камень. И не камень даже, а многотонная плита. Всего каких-то несколько дней – и его жизнь перевернулась с ног на голову. Он поступил опрометчиво и глупо. Мало того, его бездействие было опасным, но он дал слово, от которого, вероятно, сейчас зависели чужие жизни.

Марьяна попросила об отсрочке на сутки. Стоя на коленях попросила… И в том, как она это сделала, не было ни коварства, ни актерской игры, а было… Что же это было на самом деле, он не успел понять, не поймал это тревожное, ускользающее чувство неправильности. У него были доказательства, он на девяносто девять процентов верил в ее виновность, и он все равно ее отпустил, ухватился за ничтожный один процент, за обрывки воспоминания о ней другой – ласковой, человечной, сломя голову спешащей на выручку к больному мальчишке, сражающейся за нормальные условия для никому не нужных стариков. Об этом он думал все время, о тех, кому она помогала, а не о тех, кого она хладнокровно убила. Может быть, это последствия душевной травмы? Что-то вроде раздвоения личности? Хотелось бы верить, но умом Морган понимал, всем убийствам имелось одно-единственное объяснение, все они тем или иным боком имели отношение к кладу. Не душевная болезнь, а алчность – вот что ею двигало. И теперь, когда отмеренное ей время подходит к концу, как она поступит? Что предпримет? Попытается сбежать или снова нападет?

Приглашение на открытие нового здания больницы они с Сотником получили в восемь утра. Хоть тут она не соврала. Официальная часть в час дня, ужин в узком дружеском кругу в восемь вечера. В списке приглашенных были они с Сотником и была Марьяна. Вот только придет ли она?..

Она пришла. Тонкий девичий силуэт за мокрым от дождя окном Морган увидел, стоило лишь припарковать джип во дворе больницы. Не сбежала, сдержала данную клятву. Пока сдержала…

Крупный медальон в виде серебряной рыбы на черном платье было трудно не заметить. Ему осталось лишь вспомнить, избавиться от щекочущего чувства дежавю.

– Ого! – Сотник вспомнил раньше. – Ты видишь эту штуку на шее у Марьяны?

– Вижу.

– Погоди-ка! – Друг достал из кармана свой айфон, через пару секунд манипуляций сунул Моргану под нос. – Смотри – один в один! Это рыба с экслибриса Лемешева и его фамильного герба. Плавники, изгиб хвоста… Видишь?

Морган видел.

– Интересно, откуда у Марьяны этот медальон? Не спросишь? – Сотник осторожно посмотрел на Моргана.

– Спрошу.

Он спросил, но она ничего не ответила, окинула по-рыбьи стылым взглядом, повернулась спиной. От одного процента почти ничего не осталось, он уже был готов вынести приговор. Осталось лишь понять, в какую игру она играет.

Во время торжественной части Марьяна постоянно была на виду, улыбалась гостям, о чем-то долго беседовала с Борейшей, перебросилась парой слов с Хлебниковым. В ее поведении не было ни страха, ни видимой напряженности. Стальные нервы…

Ближе к концу торжественной части в здание больницы заглянул участковый Полевкин. Предстал перед Яриго, о чем-то пошептался с Хлебниковым, направился к одиноко стоящей у окна Марьяне. Наверное, доложил о ночном происшествии в саду старшим товарищам, а теперь решил переговорить с Марьяной.

Утром Морган звонил в городскую больницу, справлялся про Хаврошечку. Новости были малоутешительными, в сознание она так и не пришла.

– Знаешь, а ведь он то еще трепло, – сказал Сотник, дожевывая бутерброд с икрой.

– Кто?

– Ванька. Участковый. Что он нам втирал про убиенную старушку?

– Что?

– Что проявил бдительность, заподозрил, подключил экспертов.

– И что из этого неправда?

– Да все! Когда ночью вы с Марьяной выходили из палаты Хаврошечки, я оставался там с медсестрой. Мы поговорили… Ну, как поговорили, она причитала, я вежливо слушал про злой рок и прочую ерунду, пока она не сказала одну интересную вещь.

– Какую? – Между лопатками зачесалось. Зуд этот был Моргану очень хорошо знаком.

– Она сказала, что в том, что у больницы будут проблемы из-за убийства Сидоровны, виновата сама Марьяна.

– То есть она намекнула, что это Марьяна убила старушку? – Несмотря на выпитое шампанское, в горле мгновенно пересохло.

– Ты что?! – Сотник глянул на него возмущенно. – Знаешь, друг, я не понимаю, что там между вами происходит, но додуматься до такого…

– Так что она сказала?

– Она сказала, что смерть старушки можно было считать естественной. Что в таких случаях, как этот, нет нужды приглашать участкового для подтверждения факта смерти. Сидоровна была стара и больна, она умерла в больнице под присмотром персонала. Марьяне нужно было просто выписать справку о смерти. Но она не промолчала, а сообщила Полевкину о своих подозрениях, и теперь у больницы и у нее самой могут быть проблемы.

– Ты хочешь сказать, что это не Полевкин, а Марьяна настояла на расследовании?