Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

Густобородый голубоглазый великан тихим голосом внушал худосочному подростку в хипповском прикиде, что курить травку нехорошо. Отпрыск монотонно кивал головой, скользя по сторонам отрешённым взглядом.

Две маленькие хрупкие, напоминавшие китайские статуэтки, женщины в одинаковых цветастых бриджиках и широкополых соломенных шляпках рассуждали о погоде в Пекине.

Хорошенькие девчонки в джинсовых шортах и топиках, перемигнувшись в мою сторону, хихикнули:

– Симпатичный парень. Интересно, куда он летит? Было бы неплохо полетать вместе.

Я понятия не имел, на каком наречии велась их беседа.

Когда объявили посадку на рейс «Тель-Авив-Москва», я кинулся, очертя голову, словно выбегал из горящего дома.

Несколько расслабился лишь в самолёте, с наслаждением внимая, как соседи сзади, два подвыпивших мужичка, общаются меж собой на великом и могучем – родном, хоть и не совсем ненормативном русском. Девушка, сидевшая впереди, поправила густые тёмные кудри, мягкими волнами спадавшие на загорелые плечи. Мне невольно вспомнилась Магдалин. И я снова повторил себе, что никакой Магдалин не существовало, и то была лишь галлюцинация, болезненный сон, неосознанная мечта, причудливое соединение фантазии с отголосками реальности. Умом я понимал это, прекрасно понимал – недаром моя томограмма выглядела идеально, но всё же что-то невесело сжимало грудь. И это «что-то» шло помимо разума, помимо воли, помимо меня.

Хорошенькая стюардесса в белоснежной блузе нагнулась ко мне и поинтересовалась, что я буду пить. Я кисло улыбнулся в ответ, взял апельсиновый сок и, заставив себя «переключить каналы», уставился в окно. Нагромождения облаков напоминали плывущие по небесному океану ледяные глыбы, между которыми продвигался наш летучий корабль. Я вдруг подумал, что в это же время по вселенским волнам движется маленький голубой шарик под названием планета Земля. И, быть может, от всех нас зависит, доберётся ли он до берега, или же разделит печальную участь «Титаника»…

Прежде меня никогда не посещали столь странные мысли.

Магду я увидел издалека, ещё «за кордоном». Трудно было не приметить: алый кожаный жакет и такие же в облипочку брюки, выделявшиеся даже из пёстрой курортной толпы. Шаг в Россию – и Магда с радостным визгом повисла на мне, как обезьянка на пальмовом стволе, обняв не только руками, но и ногами, сцепив за моей спиной высоченные «шпильки.

– Повезло, – завистливо произнёс сзади мужской баритон.

Продравшись сквозь плотные ряды предлагавших свои услуги таксистов, мы покинули «Шарик», погрузились в старенький Магдин «гольф» и вскоре смешались с сумасшедшим московским автопотоком. Надо доложить, что водит Магда виртуозно, словно родилась с баранкой в руках, но, именно потому нагло и бесшабашно. Подрезать, перестроиться через четыре ряда или обойти на сплошной для неё как само собой разумеющееся. Лишь перед суровыми тружениками свистка она превращалась в пай-девочку и так невинно хлопала ресницами, что даже у меня закрадывались сомнения, как столь хрупкое и нежное создание секунду назад могло демонстрировать на дороге последние достижения стрит-рейсинга. Но сегодня она вела на редкость аккуратно, я бы даже сказал задумчиво. Да и вообще, обыкновенно болтавшая без умолку, Магда была на удивление безмолвной и какой-то напряжённой.

Я смотрел на мельтешащие за окном автомобили, слушал раздражённые гудки и неожиданно поймал себя на мысли, что отвык от броуновского движения и безумных скоростей двадцать первого века и мне будет нелегко в первые рабочие дни.

– Я подумала, что тебе после дороги не захочется топать по кабакам, и купила пельмени. – Сказала Магда. – Поужинаем у тебя. Не возражаешь?

Я невольно улыбнулся, и на душе потеплело. Домашнее хозяйство не входило в число Магдиных талантов, и романтические ужины обычно сводились к покупным пельменям или сосискам с магазинными салатами, но, всё же приятно, когда о тебе заботятся, даже на пельменном уровне.

– Спасибо, детка. – Я чмокнул её в шейку.

– Перестань. – Улыбнулась Магда. – Я же за рулём. Подожди немного…

– Это правильно. Всему своё время. Время обнимать, и время уклоняться от объятий… [5]

– Откуда это? – Удивлённо спросила Магда.

– Не помню. – Честно ответил я.

– Круто. Прежде ты так пышно не выражался.

– Прямая польза от попадания в голову.

– Что тебе сказали врачи?

– Что я здоров, как бык. Не веришь? Посмотри выписки.

– Слава Богу. – Вздохнула Магда. – Ты так меня напугал, засранец.

– Я и сам испугался, – признался я. – Но теперь всё позади. Жизнь продолжается. Точнее, она начинается снова. Тормозни-ка…

Я выскочил из машины напротив цветочных палаток. В нос шибануло смесью подзабытого московского смога и пряных растительных испарений. Даже голова закружилась. Миг я стоял, судорожно глотая удушливую гарь, массируя расколотый висок. Цветочницы кинулись ко мне, затараторили, наперебой расхваливая свой товар. Я растерянно созерцал пёстрые лохматые головки на трогательно-тонких стеблях… И не чувствовал прежней ноющей боли в груди. Я спросил лилии. Тётка с готовностью закивала и потащила внутрь палатки, где в вёдрах с водой ожидал своего покупателя цветочный товар. Но это были совсем другие лилии – вычурные, надменные, с капризно изогнутыми лепестками, отличавшиеся от своих полевых сестёр как столичные модницы от неискушённых провинциалок.

– Лучшие на рынке! – ворошила их тётка. – Сколько возьмёте? Могу немного уступить. Вам какие?

Я купил белые. Вернулся в машину, протянул букет Магде.

– Ой… – прошептала она растроганно, и щёки её сделались пунцовыми, как розы. – Ты… Почему ты никогда раньше не дарил мне цветы?

– Я дарил, – неожиданно сорвалось с моих губ. – Лилии. Неужели не помнишь?

Она медленно покачала головой. Краска сползла со щёк, уступая место оскорблённой бледности.

– Наверное, ты меня с кем-то перепутал.

– Я пошутил, – сказал я. – Неудачно.

– Да, – повторила она. – Неудачно. Но я попалась!

И, спрятав лицо в букет, смущённо хихикнула.

После безумного танца страсти, мы, разгорячённые, взмокшие, обессилевшие, лежали на полуразрушенной кровати, медленно угасая в тяжёлом ночном угаре. Магда взяла мою ладонь, долго вглядывалась в неясную паутину прожилок.

– Ты будешь жить до ста лет, – проговорила она с тихой нежностью, так несвойственной ей прежде, и потёрлась о пальцы разгорячённым виском.

– Я хотел бы разделить их с тобой. Если ты не против, конечно.

– Я… – пробормотала Магда.

– Я понимаю, что для твоих родителей я не лучшая партия. Не бизнесмен, не мажор…