Лариса Романовская - Московские Сторожевые

— Молодец, Ленусь. Теперь позвонить ей надо будет, этой твоей Спицыной. Вот Старому доложимся и… А сейчас направо и в арку во двор…

— Да подождите! Афанасий, мы с тобой вообще куда едем?

— Как куда? К Старому. Ты сама рвалась…

— Фоня-я-я! Ну хоть иногда со мной советоваться надо, да? Старый в университете с обеда торчит, у Гуньки в семь экзамен, они вместе поехали. Переживает он за ребенка…

— Вот ведь блин горелый… Ленусь, прости… Куда нам тогда? Сразу в кабак, наверное… Где мы зимнее солнышко будем праздновать? В «Марселе»?

— В нем, родном. Но это в полночь будет. А вдруг чего за это время… Все, едем к Шварцу!

Шварцем у нас уже лет сто пятьдесят Московский футуристический университет имени Шварца называют. Я его сама заканчивала, было дело. И Афанасий тоже.

— Ну поехали. А где он теперь?

— В Кузьминках.

— Понятно. Молодой человек, маршрут меняется. В Кузьминки нас повезете?

Фоня и сам знал, что повезут. Уж больно не хотелось из теплого салона на мороз вываливаться и нового шофера подбирать. С этим влюбленным удобно было ехать. Но этикет-то требовалось соблюсти.

Шофер призадумался на секунду:

— Да не вопрос. Сейчас, подождите, я отзвонюсь. — И он аж раскраснелся где-то внутри себя. Одно удовольствие смотреть. — Алло? У тебя как? Ага, отлично. Валь, я минут на сорок опоздаю. Не сердись, ладно? Ага, спасибо. Тебе сигарет взять? Ну я тебя тоже.

Вроде ничего интимного мы не слышали, а все равно… Я зарумянилась, Афанасий тоже как-то смутился, а шофер вообще будто не с нами сейчас находился. Повезло Вале, в общем.

— Да, Лен, повезло нам с тобой, если это и вправду тот самый кадр. Сейчас Старому доложимся, а потом…

Я покивала. Про потом думать было неприятно. Будто я не новости Старому везу, а родную кошку на усыпление. А Афанасий почти радовался:

— Вот и подарочек справили…

— Кому?

— Московским Сторожевым к профессиональному празднику!

Я замолчала, Фоня тоже разговор не возобновлял. Водитель снова предложил радио включить. Я отказалась за нас обоих, а сама меж тем этого шофера снова почитала. Ну, опять же, как в транспорте. Когда со скуки какую-то литературу глазами жуешь, чтобы время убить и побыстрее доехать. Так и тут. У мальчика (хотя какой он мальчик, меня-Лили ровесник, скорее всего. Запамятовала я, надо переучиваться срочно) кроме большой любви всякие другие мысли виднелись. Что-то там с родителями не задалось очень сильно: и брак его нынешний им не по вкусу, и внуков хотят, а вот не выходит. Так не выходит, что наш шофер про детей вообще не думает. Как про ту белую обезьяну.

Тут я перчаточку уронила. Аккуратно так, по всем правилам, чтобы успеть сделать все, что нужно. Пока водитель ее под педалями газа-тормоза искал, я ему в бардачок незаметно апельсиновое зернышко сунула. Святые с приборной доски посмотрели строго, но понимающе: дети — это ведь хорошо, особенно когда все отчаялись давно. Зернышко легко легло — аккурат между московской картой города и питерской. Там оно до небольшого апельсина и созреет. Их потому заводными называют, что дети от них заводятся.

Один вариант работы с апельсинами по колдовству простой, а по технике исполнения сложный: чтобы женщина или мужчина сами зернышко проглотили. Тогда при ближайшем… э-э-э… амуре оно у них и сработает как надо. Но это надо семечку щелчком в рот отправлять или в компот какой подбрасывать. Особая ловкость нужна: у нас кое-кто в свое время специально у воров-щипачей их карманному ремеслу учился, пальцы себе ставил. Другой вариант по исполнению куда проще: надо апельсиновое зернышко в доме или еще где уронить. Оно за месяц в апельсин превратится и будет свеженьким лежать, пока супруги (то есть папа с мамой будущие) этот самый апельсин пополам между собой не разделят. Тут, правда, загвоздка: если кто другой фрукт слопает, то это все напрасно. А объяснять ничего мирским нельзя, потому как не положено. Вот и выкручивайся, как знаешь.

Ну я зернышко подкинула, перчатку свою получила, все нормально. Фоня, правда, хмыкал как-то неодобрительно. Но я не поняла, к чему это он. Вроде удачно едем, не опаздываем, в пробках не стоим.

Наш университет основан был давно, а оттого успел сменить много самых разных наименований и помещений. От «Славянской академии ведьмачества, чернокнижия и изящных искусств» до «Провысшкосоцколдмрака» — «Пролетарской высшей школы социалистического колдовства и мракоборчества». Именем Шварца его полвека назад нарекли, в память об одном хорошем мирском, который, кстати, в ученики идти отказался, а вот добро и ясные мысли через свои книги хорошо посеял. Но я к тому моменту уже выпустилась, подробностей не знаю.

А вот со зданиями беда. Такое заведение в мирском жилом доме существовать не может, у нас же лабораторные работы бывают, а на них всяческие накладки и оплошности. После революции мы много лет в Доме культуры одного оборонного предприятия существовали — пока то предприятие не продали вместе с недвижимостью и разработками. Теперь это «приватизировать» называют. А ведь хорошее здание было, сталинский классицизм, потолки четыре метра. Сейчас-то университет помещение бывшего детского садика занимает. Еще Старый подсуетился, когда в Центральном районе хозяйствовал. Территория хорошая, воротами обнесена, земля плодоносит, хоть маленький — а полигон. Всякой ерундой не шарахает, если на практикуме студенты чего отчебучат.

У снеговика на воротах вместо морковки логарифмическая линейка торчит, а взамен метлы ему вешалку для пальто присобачили. Зато сверху — беретик бежевый, как у нашего ректора. Один в один. Максимально похоже. И не поломаешь ничего — колдовство. Мелкое, конечно, для первокурсника — чтобы детишки-дошкольники не плакали, когда у них в декабрьскую оттепель первая в жизни снежная баба растает.

Тут шофер наконец припарковался, от Фони деньги получил, сдачу нам попытался отсчитать всю до копейки, но ему Афанасий барственно на чай чего-то там оставил. Мне в сумерках не видно было, что именно. Но все равно ведь приятно, когда кавалер просто так, из галантности, твои расходы возмещает.

Я из машины выпорхнула почти изящно, об Афонин локоть оперлась, ждала, пока авто уедет.

— Леночка, — спросил меня Фоня каким-то подозрительно ласковым голосом. — Ты там с перчатками когда… что шоферу сделала, я не понял немножко?

— Ребеночка, — улыбнулась я. — Когда такая любовь, а детей нету, то плохо это. Сам, что ли, парня не читал?

— Читал-читал, — кивнул Афанасий. — Зимняя резина лысеет, зарплата послезавтра, у Андрея уже занял, мать достала со своими звонками, тосол опять течет, с подвеской…