Юлия Перевозчикова - Городские ведьмы

– Никто не поверит, – пробормотала Вишневская, подобрала шубку и ботики и пошла в сторону дома Татьяны. В кармане шубы лежали ключи от дома…

Эпилог

«Две легкие тени…»

– А вот подумай, никто и не спрашивал про Таню, хотя год прошел. Удивительно! – Марьяна отхлебнула из чашки несладкого чаю. Шахновская с детства пила чай без сахара.

– Почему удивительно? – Юля покачала головой. – Она всех предупредила.

– Как? Что значит всех. Меня не предупреждала.

Вишневская пожала плечами:

– Думаешь, она не знала, что я тебе все расскажу?

– Допустим. А остальные? Сын, бывший муж. Ну мало ли народу.

– Знаешь, не так много, если разобраться. Татьяну мало людей окружало. С ней не больно сблизишься. Про Валеру не знаю, он со мной не откровенничал, а вот Гошка рассказывал, что, когда они были в Штатах у Таниной мамы, им с бабушкой приснился один и тот же сон: они сидят на берегу реки и смотрят на воду. Чистая вода, почти хрустальная, и песок видно. Сон яркий-яркий, как наяву. И вдруг сзади подходит Таня. Обнимает их за плечи и говорит: «Сидите?» «Сидим», – они отвечают. «Хорошо вам?» – спрашивает. Они отвечают: «Хорошо». А она говорит: «А мне за рекой хорошо. Отпустите?» Мама Танина с Гошкой в один голос отвечают: «Отпустим. Иди». А потом смотрят – Таня уже на другом берегу им рукой машет. Помахала и растворилась в воздухе. Они оба проснулись тогда одновременно, на рассвете. Танина мама и говорит: «Все, попрощалась с нами Танечка». Георгий, кстати, знал, что собака у меня теперь живет. Еще там знал.

– Так просто? И никто не стал искать, в милицию заявление писать?

– Никто.

Марьяна недоверчиво пожала плечами:

– Ну ты-то откуда знаешь!

– Я со всеми почти поговорила.

– Со всеми?

– Представь себе! Ко мне даже Титов приходил.

– Глеб? – Марьяна слегка переменилась в лице. – К тебе? Глеб Титов? Тот, с которым ты не разговариваешь?

– Да. А ты другого Титова знаешь?

– Нет. Что, домой?

– Да, сейчас! На выставке в гавани нашел. Он же знает, где я пасусь…

– Почему не рассказала?

– Не хотела тебе душу бередить.

– Может, и правильно… Я до сих пор вздрагиваю, когда его по телевизору вижу. И сердце бьется…

– Так, давай еще отвороту хлебнешь?

– Ни за что! Тогда такая пустота и холод в душе настали, а потом тоска… по любви, по страсти… Нет. Если что и будет, пусть будет. Так зачем он к тебе приходил?

– Поговорить. Ему видение было.

– Ему? Видение? О господи! Расскажи.

– Хорошо, слушай. Там про тебя тоже было… Ну, в общем, болтаюсь я на выставке, вдруг меня осторожно так за плечо кто-то трогает. Оборачиваюсь: Титов. Говорит: Вишневская, отойдем, поговорить надо. Ну я что, я даже от неожиданности ему и нахамить не смогла. Надо, думаю, значит, надо.

Пошли в кафе. Глеб издалека начал. «Вишневская, – говорит, – правда ты во всяких паранормальных делах разбираешься?» – «Правда, говорю, разбираюсь. Тебе зачем? Помощь нужна?» – «Нет, – говорит, – спасибо, Вишневская, помощь не нужна. Со мной, – говорит, – все в порядке. Спросить хочу. Ты ведь у Татьяны в подругах была?» – «Да, говорю, была». – «Много про нее знаешь?» – спрашивает. «Много, говорю, а тебе зачем? Много знаю, но много не скажу». – «Надо, – отвечает. – Сейчас расскажу». И рассказывает: он был в Крыму, уехал, подвернулась работа, как раз после вашего расставания. Он и сбежал от себя и от тебя – от всего. В Симферополь. Представь себе Крым, у нас зима глубокая, а у них уже пахнет весной и почки набухли. …Хотя море еще не проснулось. И воздух не пахнет солью и водорослями… Море холодное и спокойное, а над ним вечернее небо, расписанное закатом. Народу мало, в кафе и ресторанах вкусно кормят. В «Гетьмане» подают рюмку первача и кусочек пшеничного хлеба, намазанного салом, перемолотым с чесноком. Уже исхожены все магазины и известны точки, где торгуют настоящим крымским… Можно купить мадеры, а можно портвейн «Правобережный»… Глеб остановился у витрины маленького магазина. В нем он еще не был. В стекле витрины отразился кусочек неба… Он засмотрелся… Сзади, за плечом у его отражения, возник силуэт женщины. Знакомый силуэт. Таня?

– Не оборачивайся, – раздался тихий голос. – Обернешься – исчезну.

– Я тебе звонил – у тебя никого нет дома. Где ты?

– Далеко, Глеб. Не ищи меня, и когда приедешь, не ищи.

– Хорошо. – Его голос тоже прозвучал тихо, мелькнула мысль: «С ума схожу…»

– Нет, – призрачная Татьяна тихо засмеялась, – с тобой все в порядке. Вспомни вечер, когда я исчезла и появилась под рябиной…

Всплыло полузабытое: Таня, возникающая ниоткуда под желтым деревом с красными ягодами…

– Да, – прошелестело за спиной (или в голове, он не понял), – все правда…

– А, – отозвался Глеб, – это многое объясняет…

– И Марьяну не ищи. Время придет, встретитесь, а пока не стоит. Слышишь меня?

– Да.

– Прощай, Глеб. Я обещала с тобой попрощаться, помнишь?

– Помню…

Он резко обернулся. За спиной никого не оказалось. Маленькая улочка пуста. Ни прохожих, никого.

– Можешь ты объяснить, что это было? – Глеб требовательно уставился на Вишневскую.

– Могу, но не стоит. Но готова успокоить – с ума ты не сошел.

– А все-таки попробуй.

– Слова «астральная проекция» тебя удовлетворят?

– Не слишком, но хоть что-то. Ты знаешь, где она сейчас?

– Кто, Таня?

– Да.

– Предполагаю. Собрала в голове обломки слов, оговорок… Но ни за что не поручусь. Нам с тобой туда не попасть, поверь мне.

– Я правда не могу ее найти?

– Нет. Ни ты, никто другой. А зачем?

– Ей хорошо?

– Господи, Глеб, ну что ты пристал ко мне?! Наверное! Я не знаю. Во всяком случае лучше, чем тебе, Титов. Когда она туда отправлялась, выглядела счастливой.

– Ты меня успокоила. Хоть кому-то хорошо.

– А ты волновался?

– Не знаю. Но как-то не по себе. Ну ладно, Вишневская, пока. Лови рекламодателей. Счастливой охоты. Не надо болтать о том, что я тебе рассказал. И особенно с ней. Прошу тебя.

– Хорошо. Пока.

…Вот так и побеседовали. Я даже зауважала его немного. Хотя до хорошего отношения далеко.

– Ну, поговорили и поговорили. Почему мне-то ничего не сказала?

– Просил. И тебя жалко, ты же о нем все время думаешь.

– Не все время, но думаю. Телевизор включаю, смотрю. Ну что с того?

– Да ничего. У всех свои странности. Знаешь, Марьяна, а я иногда с вороной разговариваю.

– С ума сошла? С какой вороной?

– Вон с той, видишь на ветке?

– Так это же обычная ворона! Серая. А те черные были…

– Ну и что. Мне кажется, у всех ворон есть что-то общее. Ну не знаю, мне так легче. Я ей рассказываю про тебя, про Гошку, про Берту, про Глеба. Она слушает и кивает.