Евгения Грановская - Покидая царство мертвых

Корсак улыбнулся:

– Что же он такой неугомонный, этот ваш Максим Орлов? Даже на том свете ему нет покоя.

– Наверное, потерял свои фруктовые леденцы, – в тон Глебу проговорил полицейский. – А без них он сам не свой.

Иван вздохнул и достал из кармана мобильник.

– Ладно, Глеб Олегович… Если у вас нет других версий…

Холодков недоговорил, набрал номер и нажал на кнопку громкой связи.

– Слушаю вас, Иван Максимович! – отозвался собеседник.

– Ремизов, задержи Полускевича и Антипина. Остальных задержанных отпусти по домам.

– Хорошо, Иван Максимович. Между нами говоря – давно пора. Они уже истомились и всю плешь мне проели своими претензиями и угрозами.

Иван выключил связь и убрал телефон в карман.

– Ну, вот, – сказал он Глебу. – Теперь будем прорабатывать Полускевича и Антипина. Надеюсь, один из них окажется нашим супербоссом.

Глеб не ответил. Держа в руке бокал с портвейном, он глубоко о чем-то задумался. Иван встал с кресла и повернулся к двери.

– Подождите, Холодков, – окликнул его Глеб.

Парень обернулся:

– Что-то еще?

– Ваш рассказ изобиловал подробными деталями. Я хочу спросить: эти детали – всего лишь плод вашего воображения?

– Какие конкретно детали вас интересуют?

– Черный лабрадор, которого Вержбицкому подарил супербосс.

– Лабрадор не выдумка, – сказал полицейский. – И другие детали – тоже.

Глеб вздохнул:

– Тогда вы задержали не тех. Полускевич и Антипин не имеют к этой истории никакого отношения.

– Вы уверены?

– Да.

– А кто имеет?

Глеб облизнул сладкие от портвейна губы.

– Скажите, товарищ старший лейтенант, часто вы встречали женщин, которые курят сигары?

– Нет.

– И я тоже. Так же, как двадцать пять лет назад не встречал ни одной женщины, которая курила бы сигареты, набитые стружкой натурального сигарного листа, закатанной в бумагу из сахарного тростника.

– О чем вы говорите? – не понял Холодков.

– О сигаретах «Партагас», – ответил Глеб. – В советские времена Куба поставляла их нам по бартеру. Кажется, этими сигаретами угостила Максима Орлова его начальница? Как там ее звали?

– Ольга Васильевна?

– Верно, – кивнул Глеб. – Добавьте к сигарам черные волоски, которые я увидел на белоснежном рукаве баронессы фон Корен. Не берусь утверждать, но это вполне может быть собачья шерсть.

Холодков сдвинул брови и задумчиво проговорил:

– Баронессе фон Корен шестьдесят девять лет. Она эмигрировала из России в середине девяностых, получив наследство от умершего австрийского дядюшки. А до этого… До этого…

Он вынул из кармана мобильник.

– Ремизов, задержанные все еще там? – проговорил он в трубку.

– Только Полускевич с Антипиным.

– А остальные?

– Мы их только что отпустили.

– Срочно задержите баронессу Элизу фон Корен.

– Слушаюсь.

Иван убрал телефон и взглянул на Глеба.

– Надеюсь, вы не ошиблись, – сказал он.

Затем повернулся и двинулся было прочь, но Глеб снова его окликнул:

– Одну секунду!

Холодков остановился и вопросительно посмотрел на Корсака.

– Что?

– Не хотите продать мне эту историю? Могу взять вас в соавторы и разделить с вами гонорар.

– Идите к черту! – сказал Холодков и вышел из комнаты.

Глеб улыбнулся. Потом, с бокалом в руке, он поднялся с кресла и подошел к окну. Глеб видел, как красный «Феррари» баронессы фон Корен сорвался с места и понесся к пустынному ночному шоссе, стремительно набирая скорость. Видел, как несколько секунд спустя со стоянки вырулила полицейская «девятка» и помчалась вслед за «Феррари».

Глеб отсалютовал скрывшимся в ночи машинам своим бокалом. Потом сделал глоток и отвернулся от окна. Некоторое время он размышлял о чем-то, затем достал из кармана телефон и набрал номер Маши Любимовой. Первый гудок… Второй… Третий… Четвертый…

– Слушаю, – отозвалась наконец Любимова.

– Маша, это Глеб. Здравствуй!

Несколько секунд Любимова молчала, а потом спросила напряженным голосом:

– Зачем ты звонишь, Глеб?

– Хочу увидеться и поговорить.

– Мне казалось, нам не о чем говорить!

– Это заблуждение. Маша, я соскучился по тебе и Митьке.

И снова пауза. А затем:

– Откуда ты звонишь, Глеб?

– Неважно.

– Ты снова играл?

– Нет.

– Поклянись мне.

Корсак улыбнулся:

– Пожалуйста. Разрази меня гром! Годится?

– А что-нибудь более реалистичное?

– Легко. Лопни моя селезенка!

Маша засмеялась.

– Балбес ты, Корсак!

– Знаю, – улыбнулся Глеб. – Ты уже вышла в отпуск?

– Да. Сегодня первый день.

– Чем занималась?

– Я прекрасно провела время: отсыпалась до обеда, потом ходила по магазинам, а вечером гуляла в парке с Митькой. Если оставшиеся два месяца беременности я проведу так же продуктивно, это будет лучшее время в моей жизни.

– Главное, чтобы за эти два месяца ты не разучилась ловить преступников, – сказал Глеб.

– Не бойся! Это как езда на велосипеде: раз научишься – никогда не забудешь.

Глеб помолчал, собираясь с духом, и спросил:

– Можно, я приеду к тебе прямо сейчас?

– Зачем?

– Я кое-что забыл у тебя, когда собирал вещи.

– Что именно?

– Э-э… бритву. Мой любимый бритвенный станок.

– А это не может подождать до утра?

– Что ты! Если я не побреюсь перед сном, я исцарапаю щеками наволочку. А я не такой богатый, чтобы ежедневно покупать себе новые наволочки.

Маша хмыкнула.

– Хорошая попытка. Но мог бы придумать что-нибудь посмешнее! Пока, Глеб!

Она отключила связь. Корсак некоторое время стоял неподвижно. Потом качнул головой, выходя из задумчивости, и сунул мобильник в карман пиджака. Из другого кармана он достал бархатный красный футляр и открыл его. Пятикаратный бриллиант сверкнул в свете люстры, как маленькая звезда.

– Маша, – тихо проговорил Глеб, – я знаю, что я балбес, недостойный тебя, и все же… И все же я хочу тебе сказать: будь моей женой!

Он замолчал. Вздохнул и поморщился:

– Нет, как-то глупо. При чем тут балбес? Надо по-другому. – Глеб снова на секунду задумался, а потом торжественно проговорил: – Маша, я не знал, что без тебя мне будет так паршиво. Без тебя я как бездомный пес. А с тобой… С тобой я тот, кем мог бы быть, если бы не был такой сволочью. Поэтому – будь моей женой!

Глеб перевел дух и проговорил с задумчивой полуулыбкой:

– Да. Кажется, так годится!

Он захлопнул коробочку и убрал ее в карман. Допил остатки портвейна, подумал, не налить ли еще, но решил, что не стоит, и поставил бокал на консольный столик. А потом, сунув руки в карманы брюк и беспечно насвистывая, двинулся к выходу.

Примечания