Челси Ярбро - Тьма над Лиосаном

— Да, — выдохнула Ранегунда и растерянно заморгала идти во мрак было сложнее, чем к опушенному лунным сиянием окну.

Но ее взяли за руку и уверенно повели через лабиринт лабораторного оборудования, а потом предупредительно откинули перед ней одеяло.

— Устраивайтесь, моя госпожа, — прошептал искуситель. — И скажите, чего бы сейчас вам хотелось? Я исполню любое ваше желание. — Он на секунду замялся. — В той, разумеется, мере, в какой мне это дано.

Она рассмеялась. Коротко, нервно.

— Не знаю, что и сказать. Делайте то, что доставит вам удовольствие, ведь вы искушеннее меня.

— Мое удовольствие напрямую связано с вашим.

Он потянулся и позволил кончикам своих пальцев пробежаться по линии ее позвоночника — от лопаток и до ложбинки внизу, затем наклонился и проделал то же губами; она задохнулась, ошеломленная упоительной новизной ощущений, и, когда он вернулся, запустила пальцы в его темные локоны. Их губы соприкоснулись, потом — языки, потом — бедра, колени, ступни, и в конце концов они стали словно бы неразрывны.

Ее груди, маленькие и высокие, заполонили его ладони, соски отвердели, потом он ласкал ее ягодицы, живот, и она стиснула зубы от нагнетаемого внутри напряжения. Почувствовав ее скованность, он вернулся к соскам, толкая их носом, пощипывая губами, зубами, пока она наконец не вздохнула — освобождение, радостно, глубоко — и не раздвинула бедра. В ее одинокую, отнюдь не изобилующую усладами жизнь, вторглось нечто дарующее утешение и тепло, и она стремилась извлечь из этого все, что возможно.

А потом к ней пришло чувство абсолютного единения с ним, завершившееся бурным каскадом восхитительных содроганий. Ранегунда, запрокинув голову, вытянулась и так лежала невероятно долгое время, трепеща, словно вибрирующая струна цитры. Ликование, ее охватившее, казалось таким беспредельным, что лишь вечность и мироздание были ему под стать.

Она поднялась на локте, бесконечно счастливая, с сияющими глазами.

— Что это было? Что? Говори.

— Только то, чего ты хотела, — спокойно ответил он, обводя пальцем линию ее губ. — Только то, что тебе изначально присуще.

Она покачала головой.

— Со мной никогда ничего подобного не бывало.

— Но это твое. И всегда было твоим, — сказал Сент-Герман. — Кровь лгать не может.

— Кровь?

Ранегунда примолкла, потом поднесла руку к шее и ощупала еле заметную ранку.

— Да, — подтвердил он. — Тебе свойственно отдавать. Это заложено в основу твоего существа. Ты наслаждаешься, когда даришь.

— Я счастлива, — сонно пробормотала она. — А остальное не важно. Если вы чувствуете то же, что я, значит, нам должно быть вместе.

Глаза ее полузакрылись, голова ткнулась в подушку, миг — и она свернулась калачиком, погружаясь в блаженное забытье.

— Ранегунда, — позвал Сент-Герман.

Она медленно раскрыла глаза, затем снова опустила веки и тихо прошептала:

— Это было прекрасно.

— Но…

— Никаких «но». — Она помолчала, потом улыбнулась. — Если за это меня проклянут, я сойду в ад с песней.

Он дал ей уснуть и разбудил лишь к рассвету. Нежно поцеловал, потом отодвинулся, чтобы подать одежду.

— Я видела странный сон, — сказала она, надевая блузу.

— И что же в нем было? — поинтересовался рассеянно он.

Она, нахмурившись, потянулась к камзолу.

— Мне снилось, будто зерно на корню заразилось своей черной оспой и люди остались без хлеба. Голодные, жалкие, они бродили везде и пожирали, как саранча, все съестное. Очень похоже на предрекания брата Эрхбога. — Ранегунда закрепила кушак и потерла глаза. — Вы рано проснулись.

— Я не спал, — отозвался он. — Я вообще редко сплю.

Она перекрестилась.

— Тот, кто не спит, пребывает в нечестии, если в это время не молится или не погружен в благочестивые размышления.

Сент-Герман помотал головой.

— Ерунда. Кто это выдумал? Брат Эрхбог? Да?

— Сама я не разбираюсь в подобных вещах, — извиняющимся тоном ответила Ранегунда. — Как и во многом. Например, в вас. Я ничего в вас не понимаю. И… в общем-то, не хочу. Мне с вами хорошо — и довольно, а будущее меня не страшит. Стоит ли думать о том, над чем мы не властны?

Сент-Герман озадаченно сдвинул брови, потом возразил:

— А надо бы и задумываться, и размышлять, Ранегунда.

Она взяла его за руку и улыбнулась.

— Зачем?

Взгляд его вдруг затуманился и сделался отстраненным.

— В далеком прошлом, будучи много моложе, — заговорил медленно он, — я жил лишь тем ужасом, что внушал окружающим. Меня ненавидели, мною пугали детей, и я в ответ ненавидел всех и озлоблялся все больше. Но… кровь не несет в себе зла, и я был глубоко потрясен, однажды открыв это для себя, а жизнь моя с той поры наполнилась смыслом. Правда, тогда же ко мне пришло и осознание собственного одиночества, однако я стал ценить человеческое общение, интимную близость, любовь. Я черпаю в них много большие силы, чем те, что давало мне зло. Я изменился, хотя и не переменил свою сущность. И все потому, что стремился понять, что есть кровь. — Последовало молчание, затем его губы прильнули к ее ладони. — А ты принимаешь меня как данность, без каких-либо объяснений. И эта доверчивость может завести далеко.

— Ты иноземец, — ответила Ранегунда. — Иноземцам свойственны странности. Этим все объясняется — тут сложностей нет.

Сент-Герман покачал головой.

— Сложности есть. — Он повернулся и обнял ее. — Вскоре тебе придется решать, встречаться со мной или нет… ибо ты сильно рискуешь.

— Нас никто не подозревает, — с живостью возразила она. — Будь это иначе, все бы тут же открылось… на причастии, например… И брат Эрхбог давно бы нас заклеймил. — В серых глазах блеснуло лукавство. — А чтобы этого не случилось, я долее оставаться здесь не должна.

— Не должна… — эхом откликнулся Сент-Герман, высвобождая ее из объятий. Он встал с постели и пошел к двери, потом открыл ее и, повысив голос, сказал: — Господь да пошлет вам доброе утро, герефа. Что привело вас сюда в столь ранний час?

Ранегунда, уже одетая, включилась в игру.

— Стрелы для арбалетов, — ответила она, становясь рядом с ним. — Вы обещали их для нас изготовить. Мне надо знать, когда вы начнете. Маргерефе они понадобятся, когда придет время осенней инспекции. И в большом количестве. Хорошо бы по максимуму пополнить наш арсенал.

— Я приступил бы прямо сегодня, но, боюсь, Радальф не даст мне железа, — произнес с легким неудовольствием Сент-Герман. (Кузнец и впрямь всеми способами пытался застопорить дело, ни от кого не скрывая, что не питает доверия к чужаку.) — Я владею секретом изготовления стрел, с высокой точностью поражающих цели, но смогу отковать их лишь при условии, что железо будет хорошим.