Терри Брукс - Бегущая с демоном

Он оглядел себя.

— Оделся? Ну, да. Ты испугалась, что это боевая раскраска, и я собираюсь добыть несколько скальпов бледнолицых?

Она нахмурилась.

— Я просто спросила.

— Я оделся так потому, что буду танцевать с духами, если они мне позволят. И на несколько кратких моментов я буду един с ними. — Он помолчал немного. — Ты хочешь присоединиться ко мне?

Она подумала немного: каково будет танцевать с умершими Синиссипи.

— Не знаю. Можно спросить тебя кое-что, О'олиш Аманех?

Он снова улыбнулся, услышав свое индейское имя.

— Можешь спрашивать, что хочешь.

— Как ты думаешь, духи скажут мне, кто мой отец, если я спрошу их? Могут они ответить на такой вопрос?

Он покачал головой.

— Их нельзя ни о чем спрашивать. Они не отвечают на вопросы, произнесенные вслух. Только на то, что есть в твоем сердце. Они могут рассказать тебе об отце, а могут и не рассказывать — это их выбор. Понимаешь?

Она кивнула, внезапно почувствовав беспокойство при мысли, что эта страшная тайна раскроется.

— Мне нужно что-нибудь делать?

Он вновь покачал головой.

— Нет, просто пойти со мной.

Они подошли к маленькой железной курильнице-хибачи, стоявшей возле стола для пикников. Внутри тлела груда угольков. Два Медведя взял со стола длинную, украшенную затейливой резьбой трубку, проверил, хорошо ли она набита, и погрузил чашу трубки глубоко в угли, вставив трубку в рот. Он начал медленно попыхивать трубкой, разжигая ее. И вот угольки вспыхнули, и дымок заклубился, поднимаясь в небо.

— Трубка мира, — объявил индеец, отнимая ее от губ и кивая Нест. Пыхнул еще раз, вдохнув дым в легкие. Потом передал трубку ей. — Теперь ты. Всего несколько маленьких затяжек.

Она неохотно взяла трубку.

— Что в ней?

— Травы и листья. Они не причинят тебе вреда. Курение трубки — это ритуал и ничего больше. Он освобождает для духов проход в места отдыха в нашем мире. Тогда у нас появится к ним доступ.

Она сморщилась, держа в руках трубку. Окружавшая их ночь была так глубока и темна, что ей показалось: они одни во всем мире.

— Я не знаю.

— Сделай буквально несколько затяжек. Тебе не нужно вдыхать дым глубоко. — Он чуть помолчал. — Не бойся. У тебя есть мистер Пик, он за тобой присмотрит.

Она еще помедлила, потом поднесла трубку ко рту и вдохнула дым. Несколько раз пыхнула, сморщила нос и передала трубку Двум Медведям.

— Гадость.

Два Медведя кивнул.

— Да. К этому надо привыкнуть. — Он вдохнул резкий дым, потом осторожно положил трубку на край хибачи. — Вот.

Он двинулся по поляне и уселся, скрестив ноги, лицом к захоронениям. Нест присоединилась к нему и тоже села рядом. Пик все еще был у нее на плече, но странным образом молчал. Она посмотрела на него, но Пик не обращал на нее внимания, устремив глаза вдаль. Пускай. Небо над головой обрамляли ветви деревьев, их тени отчетливо выделялись на фоне освещенного горизонта. Нест терпеливо ждала, ничего не говоря, погрузившись в молчание.

Два Медведя начал петь; слова выстраивались в четкий спокойный речитатив. Они были незнакомы Нест, наверное, он пел на индейском языке, возможно, на языке Синиссипи. Она не смотрела на Двух Медведей, наоборот, не отрывала взгляд от холмов захоронений. Пик замер на ее плече, как будто превратившись в часть ее — такой тихий, каким она еще никогда его не видела. Девочка почувствовала озноб страха: а что если этот ритуал приведет к каким-нибудь нехорошим и даже страшным последствиям?

Два Медведя продолжал пение, его глубокий голос звучал ровно, без модуляций. Нест ощущала, как зашевелились в ней сомнения. Может, ничего и не произойдет?

А потом подул ветер с реки, холодный, неожиданный, несущий запах забытых вещей детства — бабушкиной кухни, песочницы, Райли, ее детского сундучка из кедра, озер Висконсина летней порой. Нест удивилась. Ветер проносился мимо и исчезал. В наступившей тишине она почувствовала, как по спине пробежал холодок.

На границе похоронных холмов появились маленькие огоньки. Они разрастались в ночи, вспыхивая и исчезая снова, двигаясь в темноте с ритмичным изяществом. Вначале они были ничем: просто яркие точки. Постепенно точки стали обретать форму. Появились руки и ноги, тела и головы. Нест почувствовала, как мгновенно пересохло в горле. Она наклонилась вперед в напряженном ожидании, пытаясь определить, что же она видит.

А потом во тьме поднялись все Синиссипи, их дух обрел форму, вернувшись к месту последнего успокоения их тел. Они свободно парили над землей, поворачиваясь и изгибаясь. Они танцевали. Нест видела этот танец, но все происходило не так, как она ожидала — не так, как танцевали индейцы в телепрограммах, рывками и волнами, то поднимаясь, то опускаясь, но не разрывая рук. Эти танцевали более плавно, как в балете, и все сами по себе, как будто каждый рассказывал свою историю. Нест смотрела, пораженная красотой танца. Спустя какое-то время она почувствовала, как танец захватывает ее самое. Она подумала, что может уловить чувство, которое передают ей танцоры. Как будто она сама раскачивается вместе с ними, слышит, как они дышат, ощущает запах их тел. Они призраки, но в то же время реальны. Она хочет крикнуть им: повернитесь и посмотрите на меня! Пусть знают об ее присутствии. Но вместо этого продолжает хранить молчание.

И вдруг Два Медведя, поднявшись на ноги, шагнул вперед. Он приблизился к танцорам и присоединился к их танцу. Его мощное, сильное тело раскачивалось в разные стороны с не меньшей грацией. Нест поразило, как легко он вступил в танец. Она почувствовала, как ее собственное тело наполнил жар, пульс участился Она наблюдала — со страхом, переросшим в ужас, — как его тело из плоти и крови начало исчезать в темноте, превращаясь в бесплотный дух. Уже били барабаны, подхватив ритм ее собственного сердца. Нест увидела: Два Медведя стал одним из Синиссипи, прозрачным и невесомым. Звук барабанов становился все неистовее, движения танцоров ускорились. Летняя духота навалилась на нее, в глазах замелькали желтые и алые вспышки.

И вот она уже вскочила и танцует вместе с Двумя Медведями среди духов Синиссипи. Она не помнила, как встала и подошла к нему, просто вдруг оказалась вместе с танцующими духами индейцев. Она парит, не касаясь земли, растворившись в ночном воздухе, между жизнью и смертью. И слышит собственный крик — крик радости и надежды. Танцует в диком забытьи, вращаясь и извиваясь, приближаясь к чему-то запретному, куда ей обязательно нужно дотянуться, чтобы вернуть память прошлого, память всей своей жизни…

Под лихорадочный бой барабанов перед ней появляется видение. Оно приходит из ниоткуда, наполняя сознание яркими красками и движением. Она находится в другой части парка — и не может ее узнать. Стоят ночь, темная, безлунная, небо закрыто облаками — ночь дьявола, залитая кипящей смолой. Вдоль деревьев движутся темные фигуры, маленькие и приземистые. Десятки пожирателей, их желтые глаза сверкают во тьме. Она чувствует, как в животе собирается ком: они ведь тоже видят ее. Они стекаются по покрытым травой тропинкам, быстрые и сосредоточенные. Ими предводительствует женщина, молодая и сильная, ее затененное лицо улыбается, глаза горят диким огнем, длинные темные волосы развеваются за спиной. Женщина поворачивает в разные стороны, и пожиратели повсюду следуют за ней. Она дразнит их, насмехается — и совершенно ясно, что пожиратели привязаны к ней всепоглощающей страстью. Нест стоит как вкопанная посреди темного парка, не веря своим глазам, и видит, как женщина быстро приближается к ней с колдовской улыбкой и со смехом. Она смотрит в глаза женщины и видит, как пересекаются линии и отменяются табу. Видит, как женщина лежит обнаженная, и душа ее лишается оков, а сердце не ведает страха. Она все может себе позволить, эта женщина, и она все позволяет себе. Ее нельзя подчинить или подвергнуть наказанию, нельзя пристыдить.