Дэн Симмонс - Костры Эдема

А как же дневник тети Киддер? Мысль о нем наполнила ее паникой, и она едва не впустила в легкие воду.

Она отчаянно попыталась перевернуть лодку, рванувшись левым боком к поверхности в четырех футах от нее.

В поле ее зрения попало что-то большое и белое, всплывающее из глубины.

Напрягая все силы, Корди уперлась грудью в корпус маленькой лодки. В следующий миг она оказалась на поверхности, давясь воздухом и выплевывая соленую воду. Где-то недалеко закричал мальчик. Корди протерла глаза и увидела руки, вцепившиеся снизу в лодку и раскачивающие ее. Инстинктивно она расставила руки, пытаясь удержать равновесие, и в этот момент лодка опять перевернулась.

На этот раз Корди не оказалась в воде. Руки ее оставались расставленными, и она сумела отчаянным усилием выправить лодку. Мальчик ушел в воду почти по грудь; только концы матраса остались на поверхности и торчали, как большие красные крылья.

– Рядом! – закричал он, и лодка завертелась волчком.

Мелькнул белый силуэт, и Корди увидела чуть повыше ватерлинии восемнадцатидюймовый след от зубов. Силуэт сделал круг в направлении мальчика и повернул назад к лодке.

Корди запустила руку во внутренность лодки. Какое-то время она не могла нащупать сумку и подумала даже, что та упала в воду. Потом сумка нашлась, и она, покопавшись в ней, ощутила знакомую рубчатую рукоятку револьвера 38-го калибра, принадлежавшего ее первому мужу.

Зубы проскрипели по стекловолокну, и лодка опять едва не перевернулась, но Корди выправила ее и прицелилась в белую тень под водой, плывущую к матрасу. Теперь из воды торчала только голова мальчика.

Корди выстрелила четыре раза, прекратив огонь, когда акула подплыла слишком близко к мальчику. Какой-то жуткий миг она ожидала, что голова мальчика рывком уйдет под воду. Но акулообразная тварь скрылась, а мальчик так же беззвучно плакал, цепляясь за остатки матраса.

– Плыви! – крикнула она ему. – Сюда! Скорее!

Мальчик поплыл, но, казалось, он не двигается с места. Корди поискала глазами весло, но потом поняла, что не сможет грести с пистолетом в руке, и начала загребать воду одной рукой.

Вот оно! Белая тень вырвалась из воды и вцепилась зубами в опустевший матрас. Раздался свист вырывающегося из дырки воздуха, и акула, поняв свою ошибку, рванулась вслед добыче. За мелькающими ногами мальчика Корди увидела раскрытую пасть с треугольными белыми зубами, руки, черные волосы. Она прицелилась и выпустила последние две пули, изо всех сил стараясь не попасть в мальчика. По крайней мере одна из пуль попала в цель – она услышала глухой удар, и акулья тень скрылась в глубине.

Мальчик доплыл до лодки и перевернул бы ее, если бы Корди не поймала его рукой и не уложила поперек корпуса, как цыпленка на противень.

Она сунула бесполезный пистолет в сумку и оглянулась на волны, до которых оставалось уже не больше пятнадцати ярдов.

– К черту, – пробормотала она и начала грести руками.

– Помогай, – приказала она мальчику, который распростерся на носу лодки, как белая лягушка, стараясь держать руки и ноги подальше от воды.

– Но эта штука может…

– Помогай, или я тебя скину, – сказала она ровным голосом, заставляющим поверить в ее искренность.

Мальчик начал грести, шмыгая носом. В четыре работающие конечности они понеслись к берегу, преодолевая странное течение.

Путь к берегу занял не больше десяти минут, но Корди они показались вечностью. Она вспомнила о Сэме Клеменсе и его остановившихся часах и подумала, что, если бы у нее были часы, показывающие страх, на них бы сейчас прошли дни. Они оба постоянно оглядывались, ожидая, что вот-вот из воды перед ними вырвутся руки или распахнутая акулья пасть.

Наконец они достигли берега.

– Помоги мне вытащить эту… – начала Корди, но мальчик уже сорвался с места, пролетел ярдов десять буквально по поверхности воды и выскочил на берег, где его ждали родители и младший брат.

Родители, высокие и светловолосые, сразу же принялись кричать на него, а брат смеялся и плакал одновременно.

Корди была уверена, что, попытайся она сейчас вылезти из лодки, акулообразная тварь налетит и утащит ее в море.

– Эй, помогите мне… – снова начала она, но семья уже уходила прочь.

Отец и мать, продолжая кричать, попеременно шлепали плачущего ребенка.

– Добро пожаловать, – сказала Корди.

Кое-как она вылезла из тесного отверстия и встала на дно – здесь глубина была по колено. Никто на нее не нападал. Она оттащила лодку на безопасные двадцать футов от воды и тяжело опустилась рядом с ней.

На левой стороне лодки виднелись две цепочки отметин от зубов. На корме пониже ватерлинии был выхвачен такой кусок, что только пластиковая внутренняя обшивка не дала лодке затонуть. Выглядело это так, будто кто-то откусил кусок от сандвича… только рот кусающего был шириной в три фута.

На Корди упала тень, и она машинально подпрыгнула, пока не поняла, что над ней стоит спасатель – молодой Адонис с глубоким загаром и мощными мышцами, выпирающими на животе над узкой полоской плавок.

– Что вы сделали с нашей лодкой? – сердито спросил он.

Корди встала и вложила в удар все оставшиеся силы. Она метила в солнечное сплетение и, очевидно, попала, так как красавец издал звук, напомнивший ей разорванный зубами акулы матрас, и осел на песок.

– Где вы шляетесь, когда вы нужны?

Она достала из лодки сумку и с облегчением убедилась, что вода не попала на дневник.

Чуть пошатываясь, она направилась к бару под пальмами.

Бармен, толстый гаваец примерно ее лет, улыбнулся ей, облокотись на стойку.

– Привет, Эрни. Сделай-ка четыре «Пламени Пеле». Можно двойных. Давай-давай, не робей. Приказ мистера Трамбо. И чего-нибудь себе.

Когда напитки принесли, Корди отпила большой глоток, открыла дневник тети Киддер и погрузилась в чтение.

Глава 17

О Камапуаа, великий кабан морей!

Дыбом щетина встает на спине твоей!

О зверь, великая рыба, что бродит в морях!

О юный бог, который приносит страх!

18 июня 1866 г., безымянная деревня на берегу Коны

Хотя дождь кончился, казалось безумием покидать сухую и освещенную хижину по совету раненого туземного юноши, настаивающего, что безобидные птицы – братья и шпионы демона Пауна-эвы. Тем не менее мы пошли.

Перед уходом разгорелся спор между преподобным Хеймарком и мистером Клеменсом. Первый называл слова юноши чепухой, языческим суеверием, в то время как корреспондент настаивал на том, что половина случившегося с нами за эту ночь может показаться языческим суеверием. Наконец оба мужчины повернулись ко мне.