Чарльз Диккенс - Потерянная комната и другие истории о привидениях (сборник)

Едва я оказалась на упомянутом углу (я его узнаю, наверное, если увижу снова), как дверь одного из домов отворилась и оттуда вышел мужчина. Это был профессор Констанидес, однако его появление в подобном месте в подобный час, как и прочие события этой ночи, нисколько меня не удивило.

— Вы мне повиновались, — произнес он вместо приветствия. — Это хорошо. А теперь в путь: час уже поздний.

Тут же послышался грохот колес, из-за угла быстро вывернул экипаж и остановился рядом с нами. Спутник помог мне войти и занял соседнее место. И даже тогда, совершая неслыханный поступок, я и не думала сопротивляться.

— Что это значит? — спросила я. — Бога ради, что это значит? Зачем я здесь?

— Скоро узнаете, — последовал ответ, и в голосе профессора почудилась незнакомая мне нота.

Прежде чем снова заговорить, мы проехали значительное расстояние и даже как будто пересекли реку.

— Подумайте, — сказал мой спутник, — не припоминаете, случалось ли нам раньше вместе ездить?

— В последнее время очень часто, — ответила я. — Вчера — на поло, а накануне — к пирамидам.

— Подумайте еще. — Спутник коснулся моей руки. Его ладонь была холодна как лед. И все же я только помотала головой.

— Не помню, — отвечала я, но перед моим мысленным взором все же мелькнула туманная картина, слишком неуловимая, чтобы назвать ее воспоминанием.

Профессор еле слышно вздохнул, и мы снова замолчали. Лошади, судя по всему хорошие, шли резвым аллюром. Я не особенно интересовалась дорогой, но наконец что-то привлекло мое внимание и я поняла, что мы следуем к Гизе. Вскоре показался знаменитый музей, прежний дворец экс-хедива Исмаила[114]. Тут же экипаж остановился в тени альбиций[115], и спутник помог мне выйти. Он сказал что-то (насколько я поняла, по-арабски) кучеру, тот хлестнул лошадей и поспешно укатил.

— Пошли, — произнес мой спутник тем же повелительным тоном и первым направился к воротам старого дворца.

Выполняя его волю, как свою собственную, я все же отметила, как красиво выглядит здание при лунном свете. Днем оно представлялось блеклым и бестелесным, теперь же, в восточных кружевах, являло собой зрелище поистине сказочное. Профессор отпер ворота. Как ему это удалось, не знаю. Достаточно того, что не успела я оглянуться, как мы уже пересекли сад и стали подниматься по ступенькам главного входа. Осталась за спиной дверь, мы очутились в переднем помещении. И снова я подчеркиваю поразительный факт: даже и теперь я не испугалась, а ведь случись это невероятное приключение в другое время, меня бы, наверное, трясло от страха. Лунный свет лился потоком, обрисовывая древнюю скульптуру, прочие невероятные памятники давно минувших эпох. Мой спутник отдал новый приказ, и мы пересекли вторую комнату, оставив позади «Сельского старосту» и «Сидящего писца». Я потеряла счет помещениям, мне казалось, что мы взбираемся по бесконечной лестнице. Наконец в одной из комнат Констанидес замедлил шаг. Там хранились многочисленные саркофаги с мумиями, лунный свет проникал через отверстие в потолке. Мы остановились перед одним из саркофагов — я обратила на него внимание, когда в последний раз была с профессором в музее. Я четко различала роспись. Ловким движением, выдававшим привычку, профессор Констанидес сдвинул крышку — моим глазам предстала мумия, обернутая бинтами. Лицо, на удивление хорошо сохранившееся, было открыто. Я вгляделась, и мной овладело чувство, какого я никогда не испытывала. Тело мое словно бы сжималось, кровь леденела. Вначале я пыталась сопротивляться, вырваться из державших меня оков. Но тщетно. Я проваливалась… проваливалась неизвестно куда. Откуда-то с далекого расстояния послышался голос человека, приведшего меня в музей. Вспыхнул свет, я словно бы попала в сон, но для плода фантазии он был слишком реален, слишком правдоподобен.

Вокруг царила ночь, небо было усеяно звездами. В отдалении располагался большой армейский лагерь, время от времени звучали выкрики часовых. Как ни странно, меня это не удивляло. Даже свою необычную одежду я принимала как должное. Слева, у реки, стоял большой шатер, перед ним постоянно сновали вооруженные люди. Я огляделась, словно кого-то ожидая, но никто не появился.

— В последний раз, — говорила я себе. — Будь что будет, это в последний раз!

Я все ждала, в тростниках на берегу реки вздыхал ветер. Из ближней палатки (шла война с ливийцами, войско возглавлял самолично Узиртазен, сын Аменемхета) доносился шум, там пировали. Из пустыни тянуло холодом, я дрожала в тонкой одежде. Потом я укрылась в тени соседней скалы. Послышались шаги, появился высокий человек, он ступал осторожно, словно опасаясь быть замеченным часовыми у царского шатра. Увидев его, я вышла ему навстречу. Это был не кто иной, как Синухет, младший сын Аменемхета и брат Узиртазена[116] (тот в это время совещался в шатре со своими военачальниками).

Он и сейчас стоит у меня перед глазами: высокий, красивый, с дерзким, как подобает мужчине, видом. Он ступал уверенным шагом человека, которого с детства готовили к ремеслу воина. На миг я пожалела о том, что несу ему дурную весть, — но только на миг. Я услышала голос Узиртазена в шатре и после этого не могла думать ни о ком другом.

— Это ты, Нофрит? — спросил Синухет, завидев меня.

— Я! А ты опаздываешь, Синухет. Не спешишь расстаться с пиршественной чашей.

— Ты несправедлива ко мне, Нофрит, — отвечал он гневно (Синухет был известен своей вспыльчивостью). — Этим вечером я вовсе не пил вина. Я пришел бы раньше, но меня задержал начальник стражи. Ты на меня не сердишься, Нофрит?

— Нет, как бы я посмела, господин. Ты ведь царский сын, Синухет.

— Клянусь богами, лучше бы я им не был. Все достанется Узиртазену, моему брату, а я, как шакал, должен подбирать объедки. — Он помолчал. — Но наш замысел идет к успешному концу. Еще немного подождать, и я стану правителем этой земли и всей страны Хем в придачу. — Синухет выпрямился в полный рост и бросил взгляд на спящий лагерь. Всем было хорошо известно, что между братьями нет особой любви и совсем нет доверия.

— Тише, тише, — шепнула я, опасаясь, как бы кто его не услышал. — Не говори так, господин. Если тебя кто-нибудь услышит, ты знаешь, какова будет расплата!

Синухет злобно усмехнулся. Ему было хорошо известно, что пощады от Узиртазена ждать не приходится. Он и прежде навлекал на себя подозрения, а теперь затеял отчаянную игру. Он шагнул ближе и взял мою руку. Я бы отняла ее, но не успела. В том, что он настроен серьезно, сомневаться не приходилось.

— Нофрит, — начал он, и я ощутила на щеке его дыхание, — что ты мне ответишь? Время разговоров прошло, пора действовать. Как тебе известно, я предпочитаю действия словам, и завтра мой братец Узиртазен поймет, что я не слабее его.